Густав Эмар: Арканзасские трапперы

Мне пришлось ждать недолго.

Через пять минут всадник уже подскакал ко мне.

— Добрый вечер, кабальеро! — сказал он.

Голос и манера его были так дружелюбны, что мои подозрения тотчас же рассеялись.

Я отвечал на его приветствие.

— Куда едете вы так поздно? — спросил он.

— Мне и самому очень интересно было бы узнать это, — ответил я. — Теперь так темно, что я, кажется, заблудился и решил остановиться на ночлег под этим деревом.

— Не особенно удобный ночлег, — отвечал, покачав головой, незнакомец.

— Да, не удобный, — отвечал я. — Но, за неимением лучшего, приходится удовольствоваться им. Я умираю от голода, лошадь моя страшно устала, и мы оба предпочитаем лучше отдохнуть здесь, чем ночью, в темноте, разыскивать приют, которого нам, по всей вероятности, и не удастся найти.

— Гм! — сказал незнакомец, взглянув на моего мустанга, который опустив голову, старался поймать кончиками губ несколько сухих травинок. — У вас, как кажется, очень породистая лошадь. Может она, несмотря на усталость, проехать еще мили две?

— Она в состоянии проехать и два часа, если нужно, — улыбаясь, ответил я.

— В таком случае, следуйте за мной, — весело проговорил незнакомец. — Обещаю вам обоим приют и сытный ужин.

— Очень рад и благодарю вас, — отвечал я, пришпоривая лошадь.

Она, казалось, поняла, в чем дело, и пошла довольно крупной рысью.

Мой спутник был человеком лет сорока, с умным открытым лицом. На нем был костюм землевладельца. Широкополая фетровая шляпа его была украшена широким золотым галуном; плащ спускался с плеч и закрывал круп лошади; на ногах были ботфорты с толстыми серебряными шпорами, а на левом боку, как и у всякого мексиканца, висел кинжал.

Между нами завязался живой разговор. Не прошло и получаса, как на некотором расстоянии от нас выплыло из темноты большое, величественное здание. Это была асиенда, в которой, по словам моего проводника, я мог рассчитывать на радушный прием и хороший ужин.

Моя лошадь заржала и прибавила шагу, а я мысленно возблагодарил свою счастливую звезду.

При нашем приближении какой-то всадник, стоявший на карауле, окликнул нас, а семь или восемь чистокровных ищеек бросились к моему спутнику и с громким лаем и радостным визгом запрыгали около него.

— Это я! — крикнул он караульному.

— А, Весельчак! Наконец-то! — отвечал тот. — Вот уже больше часа, как вас ждут.

— Скажите хозяевам, Черный Лось, что со мной приехал путешественник. — Да не забудьте прибавить, что он француз.

— Как вы узнали это? — спросил я несколько обиженно: мне казалось, что по выговору меня не отличишь от испанца.

— Черт возьми! — воскликнул мой спутник. — Да ведь мы почти соотечественники.

— Каким же это образом?

— Я канадец. Как же мне было не узнать вашего акцента?

Разговаривая, мы подъехали к асиенде, около дверей которой толпились люди.

Как кажется, известие о том, что я француз, произвело некоторое впечатление.

Двенадцать слуг стояли с факелами, при свете которых я увидел человек семь или восемь мужчин и женщин, спешивших к нам навстречу.

Хозяин асиенды, высокий мужественный человек лет пятидесяти, со смелым энергичным лицом, подошел ко мне. На его руку опиралась дама, которая в молодости была, наверное, замечательной красавицей; даже и теперь, несмотря на то, что ей было около сорока лет, она поражала своей красотой. Около них, с любопытством разглядывая меня, остановилось несколько прелестных детей.

Немного позади стояла дама лет семидесяти и почтенный, уже совсем седой старик.

Я одним взглядом окинул эту семью; в ней было что-то патриархальное, возбуждающее невольное сочувствие и уважение.

— Я очень счастлив, сеньор, — сказал хозяин, беря мою лошадь под уздцы и помогая мне сойти с нее, — что мой друг Весельчак убедил вас приехать ко мне.

— Должен сознаться, сеньор, — улыбаясь, отвечал я, — что это удалось ему без большого труда. Я не отговаривался и с глубокой признательностью принял его предложение.

— Теперь уже поздно, и вы утомлены, — продолжал хозяин. — Если вы позволите, я проведу вас в столовую. Мы собирались ужинать, когда нам сказали о вашем приезде.

— Благодарю вас, сеньор, — отвечал я, наклонив голову. — При таком радушном приеме я совсем забыл о своей усталости.

— Сразу видна французская вежливость! — сказала, улыбаясь, хозяйка.

Я предложил ей руку, и мы вошли в столовую, где на огромном столе стоял обильный ужин, аппетитный запах которого напомнил мне, что я постился в продолжение двенадцати часов.