Роберт Крайтон: Тайна Санта-Виттории

— Если ты хочешь поквитаться со мной, приступай к делу без лишних слов, — сказала ему Катерина. Она увидела в его руке нож.

— Значит, и ты отдалась ему, — сказал Туфа. — На глазах у всего города.;

— Все женщины отдаются Лоренцо. И я не исключение.

— Скажи он слово — и ты сняла бы платье и легла с ним прямо на винограде.

Она молчала.

— Признайся, — сказал он. — Признайся же.

— Да, легла бы, — подтвердила Катерина. — Ты же знаешь меня.

Он пересек комнату и стал у входа в крошечную спальню.

— А тут ты, значит, спишь с ним, — сказал Туфа. В голосе его звучали гнев и презрение.

— Что ты хочешь сделать со мной? — спросила Катерина. — Что тебе от меня нужно?

С площади донесся взрыв хохота, и она поняла, что смеются над капитаном. Туфа вошел в спальню и пнул постель носком ботинка.

— Значит, вот где ты валяешься со своим немцем! И что же ты ему говоришь? — Он снова подошел к ней. — Может, иной раз забываешься и называешь его Карло, а? Бывает с тобой такое?

Она отвернулась. Ей вдруг стало скучно — не потому, что Туфа ей наскучил, нет, ей стало скучно при одной мысли о предстоящем объяснении.

— Не отворачивайся, — сказал Туфа. Ему хотелось, чтобы это прозвучало как приказ, но в голосе его была мольба.

— Делай свое дело, Карло. Раз ты пришел с ножом, пускай его в ход, но ради всего святого, поскорее!

Это подхлестнуло его.

— Какая ты, черт возьми, храбрая. И как ты возвышаешься над всеми нами, — сказал Туфа. — А ты знаешь, что у нас тут делают с женщиной, если она обесчестит мужчину? Знаешь, как ее метят ножом?

Она повернулась к Туфе.

— Бьют вот сюда, — сказала Катерина. — Чтоб она уже больше никого не могла обесчестить.

— Да, сюда, — сказал Туфа. — Это уродует женщину и учит ее.

Она решила все-таки попытаться воззвать к его рассудку.

— Но я же тебя не обесчестила, — сказала Катерина. — Я потому и пришла сюда, что мне слишком дорога твоя жизнь.

Туфа вскипел.

— Ты украла у меня честь! — крикнул он. — Кто дал тебе право распоряжаться тем, что принадлежит мне?!

Тут уж ей совсем стало скучно — наскучили его безумные глаза, обиженный голос, эти слова о чести. Говорят, что самый опасный бык — бык апатичный, так как он вынуждает тореадора делать опрометчивые и даже опасные выпады. Туфа пришел с намерением лишь пырнуть ножом Катерину, — теперь ему хотелось ее убить.

Она сказала ему — потому что он ей наскучил и потому что ей было безразлично, какая ее ждет судьба, — что он ничуть не лучше немца, что они одинаковы, что нет у него ни чувства достоинства, как у толстяка мэра, ни отваги, как у юного Фабио.

— Я хочу уехать и не возвращаться сюда больше, когда немцы уйдут, — сказала Катерина.

— Ты вернешься, — сказал Туфа. Он стоял и тряс головой, и она поняла, что он опасен, и невольно — при всем безразличии к тому, что ее ждет, — почувствовала страх. — Только мне ты будешь не нужна. Я расквитаюсь с тобой!

Последние слова Туфа выкрикнул так громко, что их, конечно, услышали бы на площади, если бы не музыка, которая гремела вовсю, и не взрывы хохота, которыми народ награждал немца, терпевшего в винной бочке унижение за унижением. Нож полоснул ее по животу. Боль оказалась совсем не такой сильной, как она ожидала, а главное — она почувствовала облегчение оттого, что теперь все позади. И поняла, что будет жить.

Ярость Туфы разом улеглась. Он указал на рану.

— Каждый мужчина, которому ты будешь отныне принадлежать, сразу увидит и поймет, что это значит, — сказал Туфа. — И возненавидит тебя.

— Нет, найдется и такой, который меня за это полюбит, — возразила Катерина.

На полу стоял кожаный чемодан — он принадлежал Катерине, но Туфа уложил туда свои вещи. От ярости его не осталось и следа.

— Мне очень жаль, что я это сделал, но иначе поступить я не мог, — сказал Туфа.

— Я понимаю, — сказала Катерина. — Не надо извиняться.

Из раны обильно текла кровь, но Катерина не хотела притрагиваться к ней, пока он не уйдет.

— Теперь я вернул себе честь, — сказал Туфа. Он поднял с пола чемодан. На улице стоял невероятный гвалт, и Туфа мог незаметно скрыться. — Ты храбро держалась, но я все-таки вернул себе честь.

— Уходи, — сказала она. — Ради всего святого, уходи. Он продолжал стоять в дверях.

— Извини, — сказал он. — Но я не мог поступить иначе. Катерина понимала, что пора останавливать кровь; она вышла в спальню, взяла простыню, но когда вернулась, увидела, что Туфа все стоит на прежнем месте.