Артур Конан Дойл: Сэр Найджел Лоринг

Однако по мере того как возрастала угроза поражения, боевой дух Принца становился все неукротимей; когда он перевел взгляд с изнемогающих соратников на плотные ряды французского войска, которое под звуки труб, осененное тысячами знамен, катилось по равнине, в его темных глазах сверкнула гордость истинного солдата.

— Будь что будет, Джон, — обратился он к Чандосу, — только битва была на славу. Англии не придется сгорать от стыда. Мужайтесь, друзья мои, ведь, если мы победим, мы прославим себя на всю жизнь; если же нам суждено пасть, умрем смертью храбрых, достойной и почетной смертью, о которой мы всегда молили Всевышнего, а за нами придут наши братья и родичи и непременно отомстят врагу. Еще одно усилие, и все будет прекрасно. Уорик, Оксфорд, Солсбери, Суффолк — все на передний край! И мое знамя тоже! На коней, благородные рыцари: стрелки выдохлись, сегодня победить должны наши копья. Вперед, Уолтер, и да поможет Англии Господь и святой Георгий!

Сэр Уолтер Вудленд на крупном вороном жеребце занял место рядом с Принцем, уперев в седло королевский штандарт. Со всех сторон вокруг него теснились рыцари и оруженосцы, так что в конце концов из них сформировался мощный эскадрон, вобравший в себя остатки отрядов Уорика, Солсбери и самого принца. Кроме того, строй подкрепили еще четырьмя сотнями копейщиков из резерва. Но все равно, когда Чандос вглядывался в ряды своих, а потом переводил взгляд на огромную французскую армию, с лица его не сходило выражение озабоченности.

— Не нравится мне все это, ваше высочество, — сказал он Принцу вполголоса. — На их стороне слишком большой перевес.

— А как бы поступили вы, Джон? Говорите, что у вас на уме.

— Удерживая их в центре, нам надо исхитриться и атаковать их фланг. Что скажете, Жан? — спросил он, повернувшись к де Бюшу, на темном решительном лице которого ясно читались те же опасения.

— Я согласен с вами, Джон. Король Франции — человек смелый, да и все его окружение тоже, и я не представляю себе, как нам их отбить, если мы не сделаем того, что вы предлагаете. Дайте мне сотню людей, и я попытаюсь.

— Нет, нет, добрый сэр, эту попытку должен сделать я сам, мысль-то моя.

— Нет, Джон. Я хочу, чтобы вы были со мной, — ответил Принц. — Но вы, Жан, правы, вы можете взять это на себя. Ступайте к графу Оксфорду, попросите у него сотню копейщиков и столько же легковооруженных всадников, незаметно обойдите тот курган и атакуйте их; уцелевших лучников выставьте на фланги — пусть расстреляют все стрелы, а потом сражаются кто как может. Подождем, пока французы минуют тот терновый куст, а тогда, Уолтер, выносите мое знамя прямо против знамени французского короля. Славные господа, пусть Господь и мысли о ваших дамах поднимут ваш боевой дух!

Король Франции, видя, что его пехота не произвела на англичан большого впечатления и что во время сражения живые изгороди были уже почти стерты с лица земли и больше не могли служить помехой коннице, приказал всем вновь сесть на лошадей, и теперь в последний решительный бой французское рыцарство шло сплоченным конным строем. В центре передней шеренги ехал король; справа от него с золотой орифламмой в руках скакал Жоффруа де Шарни, а слева, держа стяг с королевскими лилиями, — Эсташ де Рибомон. Рядом с ним был коннетабль, герцог Афинский, а вокруг — яростные, разгоряченные придворные, размахивавшие над головой оружием. Из всех глоток рвался боевой клич. А за королевскими серебряными лилиями теснилось шесть тысяч доблестных воинов самого смелого племени Европы, чьи имена звучали как трубный глас, призывающий к битве, — Боже, Шатильон, Танкервиль и Вентадур.

Сначала они продвигались медленно, сдерживая лошадей, чтобы те не израсходовали силы до начала сокрушительной атаки. Потом перешли на рысь, все ускоряя ее, пока не взяли в галоп. В мгновенье ока остатки живой изгороди были смяты и втоптаны в землю, и тогда широкие шеренги великолепного, закованного в сталь английского рыцарства стремительно рванулись вперед, в последний бой. Опустив повода, терзая шпорами бока коней, две шеренги всадников на предельной скорости прямо и неуклонно мчались навстречу друг другу. Один миг — и две армии сшиблись. Раздался громовый грохот — его слышали со стен жители Пуатье, за добрых семь миль от места сражения.

В этом безумном столкновении двух живых лавин первыми пали с переломанными шеями кони, а у многих всадников, удержавшихся в седлах с высокой лукой, от тяжкого удара размозжило ноги. То тут, то там, когда всадники сталкивались грудь в грудь, кони резко становились на дыбы и тут же падали на спину, давя наездников. Однако большая часть французов на стремительном галопе прорвалась сквозь ослабленные ряды линии обороны и оказалась во вражеском расположении. Фланги англичан расстроились, напор в центре ослабел, и наконец открылся простор для меча, и для коня. Десять акров луговины превратились в бурный водоворот мечущихся голов, сверкающих мечей, которые то взлетали в воздух, то стремительно падали, воздетых рук, колеблющихся плюмажей, поднятых щитов; и над всем этим катились тысячеголосый боевой клич и грохот ударов металла о металл, которые все ширились и разносились по .долине, как океанский прибой, бьющий о скалистые берега. Могучие волны откатывались то в одну сторону долины, то в другую по мере того, как каждая из сторон по очереди сосредоточивала силы для нового натиска. Сойдясь в смертельной схватке, великая Англия и доблестная Франция отважно и пылко вновь и вновь оспаривали друг у друга победу.