Бернард Корнуэлл: Король зимы

Нимуэ не вымолвила ни слова. В то время, когда я замер, вперившись в пылающие глаза друида, она не отрывала мрачного взгляда от Гундлеуса. Я не мог заставить себя перешагнуть линию круга, завороженный потоком проклятий, угроз и заклинаний, но вдруг меня захлестнула волна болезненных воспоминаний о той давней и страшной ночи, будто все это произошло только вчера. Я вспомнил крики матери, во мне зазвучали слова ее обращенной к солдатам мольбы пощадить малолетнего сына. Я вспомнил, как смеялись копьеносцы, жестоко избивая ее древками копий, и передо мной возникла фигура хихикающего друида с зайцами и полумесяцем на платье, и в ушах моих загремели косточки, вплетенные в его волосы. Я вспомнил, как он поднял меня и приласкал, сказав, что этот младенец станет прекрасным подарком богам. Снова я переживал то, что чувствовал и видел тогда. Я звал свою мать, которая ничем не могла мне помочь, а меня несли сквозь две линии костров, где приплясывали воины и стонали женщины. Как бы со стороны я видел сейчас Танабурса, державшего меня высоко над головой и медленным шагом приближавшегося к краю ямы — черной пропасти, окруженной кострами, пламя которых высвечивало вымазанное кровью острие палки, торчавшей из тьмы ямы. Воспоминания змеями вползали в душу, и вновь и вновь вставали перед моим взором клочья плоти и кожи, свисавшие с палки, корчившиеся в мучительной агонии тела жертв, брошенных в эту яму смерти. И я вспомнил, как в отчаянии взывал к матери, когда Танабурс поднял мое слабое тельце к звездам и приготовился отдать в жертву своим богам.

— К Гофаннону! — прокричал он.

И завопила моя насилуемая солдатами мать, и в смертельном ужасе завизжал я.

— К Ллеуллау! — кричал Танабурс. — К Цернунну, к Таранису, к Суцеллосу, к Белу!

И, произнеся это последнее великое имя, он швырнул меня вниз, на острие роковой палки.

И промахнулся.

Моя мать пронзительно кричала, и я из глубины ямы слышал ее вопли, извиваясь, карабкаясь, перекатываясь через гору черепов Танабурса... и вдруг предсмертные крики матери превратились в заячий визг друида, услышавшего мой суровый возглас:

— К Белу!

Просвистел клинок Хьюэлбейна. Я не промахнулся. Хьюэлбейн рассек Танабурса наискось от плеча до пояса. И так была ожесточена моя душа, что Хьюэлбейн прошел дальше через его тощий живот, вывалив наружу смердящие кишки, и тело друида распалось надвое, как трухлявый пень, и все это время из меня вырывался какой-то невероятный пронзительный детский визг, протяжный вопль ребенка, падающего в яму смерти.

Круг из черепов наполнился кровью, а мои глаза были полны слез, когда я вперил ненавидящий взгляд в короля, который убил ребенка Раллы и мать Мордреда, короля, изнасиловавшего Нимуэ и забравшего у нее глаз. Вспомнив и эту боль, я сжал рукоять Хьюэлбейна обеими руками, стряхнул с клинка ошметки зловонных кишок и перешагнул через тело друида, неся смерть Гундлеусу.

— Он мой! — крикнула мне Нимуэ. Она сорвала повязку с глаза, пустая глазница злобно алела в свете языков пламени. Улыбаясь, она прошла мимо меня. — Ты мой, — почти ласково мяукнула она, — весь мой.

И Гундлеус истошно завопил.

Наверное, в Ином мире услышала этот вопль Норвенна. Теперь она знала, что ее сын, ее малютка, рожденный суровой зимой, все еще остается королем.

Неудивительно, что артуровский период в британской истории считается Темными веками, ибо мы ничего не знаем о тех событиях и живших в те годы людях. Мы даже не можем быть уверены в самом существовании Артура, хотя ради справедливости надо заметить, что некий великий герой Британии, которого звали Артур (или Артуриус), действительно сдерживал натиск саксов в начале шестого века нашей эры. Подобная история была описана в вышедшем около 540 года труде Гилдаса «De Excidio et Conquesti Britanniae» — «О погибели Британии», и мы могли бы признать, что подобная работа — вполне авторитетный источник, но, увы, Гилдас даже не упоминает Артура, и этот факт радует тех, кто оспаривает само существование легендарного короля.

И все же есть несколько ранних свидетельств реальности существования Артура. Где-то в середине шестого века, как раз в то время, когда Гилдас писал свою историю, согласно сохранившимся записям, появилось удивительно много мужчин по имени Артур. Это позволяет предположить, что возникла повальная мода называть сыновей в честь известного и могущественного человека. Такое свидетельство не менее интересно, чем самое раннее упоминание об Артуре в литературных источниках, как, например, несколько строк в великой эпической поэме «Y Gododdin» — «Гододдин», созданной около 600 года нашей эры в ознаменование битвы между северными бриттами («вспоенной хмельным медом орде») и саксами. Впрочем, многие ученые считают, что упоминание об Артуре — гораздо более поздняя вставка.