— Понятно, Кренц, понятно, — нетерпеливо, нервно прервал его Мюллер. — История и в самом деле давняя. Но вас-то интересовали подробности участия адмирала в июльском заговоре против фюрера, разве не так?
Подобная реакция шефа гестапо Кренца ничуть не удивила. Как ни странно это выглядело, однако точно так же его прерывали все, с кем Кренц пытался заговорить о «еврейском предательстве Канариса». Хотя было понятно, что еще в то время адмирала следовало арестовать или, по крайней мере, лишить должности начальника абвера, да и саму эту службу тщательно прошерстить.
Однако дело не в этом; выслушав замечание шефа гестапо, Кренц вдруг со всей отчетливостью вспомнил и то, как по-лисьи приближался к нему адмирал во время завершения встречи в камере смертников, и каким хищным было выражение его лица, и как нервно он вытирал о бока кителя свои вспотевшие от волнения руки… Неужели действительно готов был напасть?! Даже несмотря на то, что дверь камеры оставалась приоткрытой, а по ту сторону находился охранник-эсэсовец? Невероятно! Так, может, только присутствие охранника и остановило его? Хотя что ему, приговоренному к повешению, было терять?
— Когда человеку уже известны и приговор, и время казни, то есть терять ему уже нечего, он может позволить себе оставаться откровенным, — окончательно прояснил Кренц причину своего появления в камере адмирала.
— Согласен, может позволить… Но только не Канарис.
— Адмирал и в самом деле был слишком шокирован жестокостью суда и тем фактом, что с ним все же намерены окончательно расправиться.
— А на что он рассчитывал?! — изумился Мюллер. — Нет, действительно, чего он ожидал от нас?
— Судя по всему, надеялся, что ему позволят дожить до капитуляции Германии.
— Ему, бывшему шефу абвера?! — по-лошадиному заржал Мюллер. — Нет, Канарис не мог рассчитывать на это. Только не Канарис! Иначе как он мог в течение многих лет возглавлять лучшую разведку мира?
— Тем не менее адмирал был почти уверен, что фюрер ограничится его заключением в лагерь, и даже питал иллюзии по поводу того, что в руки англо-американцев он попадет уже в тоге одного из руководителей антигитлеровского заговора, эдакого бунтовщика.
— Я всегда считал, что Канариса погубила не его ненависть к рейху, — постучал пальцами по столу Мюллер, — а его исключительная наивность.
«А ведь только что ты был о нем иного мнения!» — заметил про себя Кренц, однако вслух произнес:
— Вы правы, группенфюрер: его иллюзии проскальзывали буквально во всем — в наводящих вопросах, в высказываниях, в оценках ситуации внутри Германии и на фронтах.
Мюллер долго, грузно оставлял свое кресло; затем, словно уставший крестьянин по свежей пахоте, прохаживался по кабинету.
— Все, что вы услышали от Канариса, должно быть изложено в письменном докладе, — наконец произнес он, останавливаясь по ту сторону стола. — Самым подробнейшим образом.
— Но сразу же замечу, что во время этой беседы не проскальзывало ничего такого…
— Самым подробнейшим образом, — прервал его Мюллер. — Мы сами в состоянии решить, что «такого» проскальзывало в его ответах. Тем более, — хитровато ухмыльнулся он, упираясь кулаками в поверхность стола, — что никто не в состоянии проверить правдивость ваших слов, поскольку адмирал уже мертв. Зато, увидев у себя на столе ваш отчет, обергруппенфюрер вспомнит, что теперь у него есть дела поважнее, нежели предсмертные стенания Канариса. И молите Бога, Кренц, — проникся суровостью голос шефа гестапо, — чтобы именно так он и решил.
— Через полчаса отчет будет на вашем столе, группенфюрер.
— Оставите его у адъютанта, — холодно обронил Мюллер. — Уверен, что дополнительных вопросов не возникнет, но на всякий случай подождете в приемной. Сейчас последует мой доклад Гиммлеру Что касается Кальтенбруннера, то с ним мы поговорим уже после того, как вы составите свой доклад.
Об умении Мюллера так, на всякий случай, томить своих сотрудников в приемной, известно было во всех управлениях РСХА. Как и о том, что нередко шеф гестапо попросту забывал о ждущих и томящихся. Но на сей раз Кренцу пришлось смириться.
— С вашего позволения, господин группенфюрер, я составлю его прямо сейчас, в вашей приемной.
— Вы уже должны были сидеть в приемной и составлять его, Кренц.
* * *
Кальтенбруннеру обер-гестаповец действительно принялся звонить сразу же, как только пробежал взглядом отчет Кренца.
— Как мне представляется, обергруппенфюрер, ничего нового из предсмертных откровений адмирала мы с вами не узнаем.
Читать дальше