«Неужели все это сегодня делал я? — думал Витя. — Искал на барахолке клиентов для Гвоздя и Пузыря. Потом этот парк... А Пузырь... Как он страшно говорил! И зачем он ломал березы? Откуда у него столько злости?.. — Витя сильно сжал веки. — И я встретился с ними! И хоть бы что. Отправился в гости. Потом сидел как столб в этой белой рубашке у нас в столовой...»
Витя встал, прошелся по комнате.
«А долговязому Мише я с удовольствием дал бы пару раз. Терпеть не могу зазнавал. Еще Люська. Ну, зануда. Это неправда, что Зоин отец ворует. Он тоже сражался с фашистами на войне и был там старшим лейтенантом».
Витя почувствовал, как меняется у него настроение, просто было физическое ощущение: ты становишься слабее, беспомощнее. Почему так? Было ему беспокойно, он себе очень не нравился и не мог понять почему. Что, собственно, случилось?
Витя погасил лампу и, быстро раздевшись, лег в кровать. Простыни были прохладные, стало очень хорошо, легко. Он услышал, что за окном идет дождь, и вдруг окно озарилось фиолетовым светом, но гром не прогремел — видно, гроза была еще далеко.
«Мой папа был настоящим солдатом, — подумал Витя, — бесстрашным и находчивым».
И он попытался представить, как воевал его отец, но представить опять не мог. Получалась какая-то ерунда. По полю бежали солдаты с автоматами; фонтанами вырастали взрывы. И среди солдат где-то был отец, но Витя никак не мог его угадать...
Зоя показывала ему альбом с фотографиями. И там была одна — Зоин отец, Владимир Петрович, совсем еще молодой, стоял у подбитого немецкого танка, в новенькой форме, улыбался, и ордена сверкали у него на груди. Нет, не может он быть вором. Солдаты не воруют.
Зачем нужно было Люське все это говорить? Непонятно. Или она что-нибудь знает?
Спать совсем не хотелось. Витя встал, подошел к окну, распахнул его и снова вернулся в кровать. Дождь шумел вовсю, остро запахло свежестью и мокрыми листьями тополя. Зарницы вспыхивали все чаще, и на мгновение становились видными клочковатые тяжелые тучи, которые быстро неслись над городом; пророкотал далекий гром.
Открылась дверь, и вошла мама.
— Ты спишь, Витя?
Разговаривать не хотелось, и Витя промолчал, закрыв глаза.
— Наверно, ветер окно распахнул, — тихо, самой себе, сказала мама. — Так и молния залететь может.
Она закрыла окно, потом подошла к кровати, нагнулась над Витей и поцеловала его в щеку.
Мама вышла, а Витя лежал, замерев, и неожиданные слезы подступили к горлу, он окончательно не мог понять, что с ним происходит. Он вдруг подумал: «Я очень плохой человек — обманщик, болтун, с бандитами связался. А с этим Мишей я б никогда не подрался. Он старше меня и сильнее. Я трус, вот что!»
И Вите стало ужасно жалко себя. Ничего, если хотите знать правду, он не достигнет в жизни, потому что у него нет силы воли. А вот у Репы есть. Решил он стать моряком — и, будьте покойны, станет. Написал у мыса Доброй Надежды: «Я здесь буду» — и будет. Репа такой.
Витя стал представлять, как Репа в белой матросской форме гуляет по мысу Доброй Надежды. Кругом были какие-то пальмы, и негритянки, стройные, как статуэтки, несли на головах подносы с бананами; рядом плескалось море.
«Репа на день рождения подарит матери платье, — вдруг подумал Витя. — А я ни разу ничего не дарил маме». И Витя совсем возненавидел себя.
Внезапно вспыхнула молния и грянул гром такой силы, что показалось — сейчас отвалится угол дома.
...Взрывы один за другим поднимались в поле, а они залегли у самого шоссе, по которому уходили подводы с беженцами. На последней подводе сидели мама и Зоя.
В окопе оставалось совсем мало солдат, и среди них был Витя. По полю уже бежали немцы, цель их была ясна: перехватить подводы с беженцами. «Товарищи! В атаку! — крикнул Витя и первый выскочил из окопа. — Ура-а!» Оглянувшись, он совсем близко увидел лицо Зои с широко раскрытыми, полными надежды глазами. А мама плакала и шептала: «Береги себя, береги себя...»
Витя не мог долго смотреть на них: он вел в атаку бойцов. Он бежал впереди редкой цепи, над головой свистели пули, и немцы все приближались. И вот совсем близко Витя увидел фашистского офицера. Это был не кто иной, как Пузырь, только в черной эсэсовской форме.
«В городе Николаеве фарфоровый завод!» — злобно пел Пузырь-эсэсовец. «Надо убить его!» — решил Витя и выпустил в толстый живот врага длинную очередь из автомата. «Витя! Я люблю тебя!» — кричала откуда-то издалека Зоя. Витя убил еще несколько фашистов, а остальные отступили.
Читать дальше