Владислав Крапивин: Бриг «Артемида»

«Ну, как не вовремя…» — сказал себе Булатов. Такое случалось и раньше, но сейчас как-то слишком уж сжало сердце.

Капитан сел.

«Г’ри-ша… ты че-во?»

«Ничего, ничего… Сейчас пройдет…» — Он лег навзничь…

Когда вошли люди, он уже не дышал…

Всех перевезли на баркентину, чтобы вскоре переселить на ледокол.

Пароход «Охотникъ» — старый и к тому же почти лишенный топлива был бы только обузой для экспедиции.

Хотели перевезти на парусник капитана Булатова, но капитан баркентины сумрачно сказал:

— Зачем…

В пароходе открыли кингстоны, он стал было тонуть, но скоро прекратил погружение. Тогда по нему с баркентины дали выстрел из маленькой пушки. Ниже ватерлинии. «Охотникъ» накренился, а потом в нем что-то взорвалось. Возможно, ящики с забытыми гранатами. Сразу метнулось из каютных окошек пламя. Пароход опять стал тонуть. На этот раз быстро.

Моряки баркентины, экипаж и пассажиры «Охотника» — все молча смотрели на огонь. Корпус и надстройки исчезли под водой, осталась над поверхностью только верхняя часть похожей на голубятню рубки. Огонь метнулся над ней и погас.

Баркентина приспустила флаг — не андреевский и не бело-зеленый, колчаковский, а бело-сине-красный флаг России. Еще раз — прощально — хлопнула пушка.

— Он — как капитан Немо на «Наутилусе», — сказал мальчик стоявшей рядом тетушке. Конечно, он говорил про старого капитана. Тетушка не ответила. Она сказала про другое:

— Надо спуститься. Еще неизвестно, где нас устроят…

Мальчик не стал спорить. Но перед тем, как пойти к трапу, он еще раз взглянул на дымящуюся рубку, стал очень прямо и поднес твердую ладошку к берету…

Но не следует, наверно, кончать всю историю этим эпизодом. Хотя бы потому, что она, эта повесть, — не о капитане Булатове, а о мальчиках Грише и Павлушке. Про них и должны быть последние строчки. Повернем вертушку волшебного фонаря на много картинок назад. К марту тысяча восемьсот пятьдесят пятого года.

В эти дни Павлушка стал знаменитым человеком. Из кусков толстой сосновой коры — ее всегда много во дворах, на поленницах — он приноровился вырезать кораблики. Раньше кораблики тоже мастерили, но не часто, а так, между другими играми. И обычно из плотной бумаги или щепок. А про кору догадался именно Павлушка. Может быть, потому, что она похожа была на пробковое дерево южных стран?

Люди старшего поколения еще помнят этот чудесный запах сосновой коры, оструганной острым лезвием. Он похож был на запах корабельных гаваней…

Посадив на колено маленького Жужу (которого всегда таскал с собой), Павлушка мастерил кораблик за корабликом, а перед ним стояла терпеливая очередь мальчишек с обоих берегов лога.

Кора резалась легко, принимала любую форму. Две минуты — и кораблик готов для всякого, кто попросит. Мачта — лучинка, бумажный клочок — парус, плоская щепочка — руль — и плыви в моря-океаны. По синей воде, по отражениям пухлых весенних облаков… Потом и другие мальчишки наловчились мастерить такие парусники. Но все признавали, что у Павлушки они — самые ладные, самые быстрые.

Сперва устраивали морские сражения: бомбили с разных брегов широких луж «вражеские» эскадры. Но скоро поняли: жаль губить такие хорошие кораблики — корежить борта и палубы, ломать кирпичными обломками мачты, рвать паруса. Лучше, когда они мчатся бок о бок в веселой гонке, по золотым зигзагам солнца. Кто первый?…

В ту пору и родился на туренских улицах обычай: как весна, так мчатся через лужи-озёра стаи сосновых корабликов с бумажными парусами. Обычай, который держался не менее ста лет, а иногда вспоминается и в наши дни.

1 января — 18 мая 2008 г.

Всезнающих и въедливых читателей просят не путать эти шхуны с большими клиперами более поздней постройки.