Тамара Ломбина: Дневник Пети Васина и Васи Петина

Рот на его лице все время уползал куда-то на сторону.

Меня и этот вопрос врасплох не застал:

— Картошку!

— Нет, сын, придется вам с Варей отложить женитьбу лет, ну, хотя бы на десяток, — папа уже не улыбался, — а Варе пора уже идти домой.

В это время на кухне раздался какой-то шум. Мы с папой бросились туда. У дверей стояла растерянная Журка, а мама смеялась и вытирала слезы.

— Что случилось, Варвара? — серьезно, как и подобает мужчине, спросил я.

— Не знаю, — тихо ответила она, с недоумением глядя на мою маму. — Я только сказала Тете Оле, что так боюсь змей, что мне кажется, Они могут даже экран телевизора прогрызть…

К немалому Журкиному удивлению, рассмеялись и мы с папой. В это время раздался звонок в дверь. Пришла Ирина Николаевна.

— Ты куда это пропала? — спросила она дочь, а мы продолжали улыбаться. Ирина Николаевна переводила взгляд с нас на Варьку, лицо которой было совершенно серьезно, и, ничего не поняв, взяла ее за руку и увела.

Вася П.

12 марта. Сегодня мы с Васей и нашими невестами встретились во дворе у гаражей. Мы все решили дать клятву ни на ком больше не жениться. Будем помогать друг другу становиться личностями. Вначале мы хотели клятву скрепить кровью, но Журка как увидела стекляшку, которой мы должны были поцарапать палец, так сразу упала в обморок. Пришлось Васе сбегать в гараж наших пап и принести квач с бензином, которым мы и привели Журку в чувство.

Все это время Швыля носился мимо нас на Балбесовой роликовой доске (интересно, что он за нее заложил, может, душу?). Он ездил мимо вас и вопил:

Тили-тили-тесто,

Жених и невеста!

Тесто засохло,

А невеста сдохла…

Правда, мы с Васей успели ему навесить пару лещей. Этот трус сразу захныкал и побежал жаловаться Балбесу. Да, Васиной трагедии ему никогда не понять.

Петя В.

2 апреля. Наши Оли выводили нас сегодня в гости. Боюсь, что мы не оправдали маминых надежд. Анжелика Ивановна пригласила нас в гости, как мы потом поняли, чтобы потрясти всех плодами своего воспитания.

Нас с Петей потрясти ей не удалось, но мам наших она сразила наповал.

Дочь Анжелики Ивановны, Люська, первое отличница, второе — ходит в балетную школу, третье — ходит в музыкальную школу… ходит на фигурное катание, в бассейн… По-моему, легче вспомнить, куда она не ходит.

«Такая она воспитанная, ах, какая она благовоспитанная», — ахали наши мамы. А мы с Петей тут же ей дали кличку — Клюква.

За три часа мы чуть не прокисли. Когда нас посадили за стол и принесли пирог, она сидела как истукан. Мама ее, как человека, спрашивает: «Тебе дать пирога?» А она таким противным писклявым голосом говорит: «Мазе (это чтобы мы поняли, что она в школе с английским уклоном учится), мне самую малость». А мы с Петей сказали, что если она не хочет, то такой замечательный пирог мы можем съесть и за нее, и за себя.

Наши мамы стали зачем-то топтать под столом наши ноги. Мало того, что эта задавала взяла кусочек с горошину, она его еще и не доела. Мы её потом спросили, чего это она воображает, а она ответила, что в нашем возрасте пора знать, что из приличия нельзя доедать все, что было на тарелке, а мы с Петей не только приличие съели, но и вылизали тарелки из-под пирогов. Эта Клюква смотрела на нас как на дикарей из племени Тамбу-Ламбу.

Анжелика Ивановна после чая сказала своей благовоспитанной дочери, чтобы она заняла своих гостей. Мы чуть с Петей не крикнули, что мы не ее гости, но вовремя спохватились.

Клюква увела нас в свою накрахмаленную комнату, где мы так и не нашли, где сесть, и начала воспитывать:

— Вам пора уже уметь вести себя в обществе. Я вот, например, недавно прочитала «Письма к сыну» графа Честерфилда. Я бы вам посоветовала их тоже прочитать. Правда, я не знаю, поймете ли вы такую сложную литературу. Вы бы пока какой-нибудь справочник почитали о том, как вести себя в обществе.

— Ах, это прекрасная книга, — не унималась Люська, — как и книга Карнеги (я уверена, вы и этого имени не знаете), учит искусству общения.

Я почувствовал себя перекисшей простоквашей. Смотрю: Петя тоже галок за окном считает. У меня прямо зубы стало ломить, так захотелось сбежать.

Мы стали уговаривать мам идти домой.

Конечно же, весь обратный путь мы слушали нотацию о том, что такое «плохо воспитанные дети».

Дома моя мама разговаривала по телефону с Петиной мамой.

Мама сказала, что вот, мол, хорошо ей, Анжелике Ивановне, а пусть бы она попробовала воспитывать мальчиков, да так, чтобы он и воспитанным был, и притом еще и настоящим мужчиной рос. А папа пробасил, что мамы могут не беспокоиться, что, на его взгляд, парни растут что надо. Мама была убеждена, что ей все-таки нужно что-то такое… Я почему-то расстроился. Разве мама может представить себе дочь вместо меня. Я ведь не хочу другой мамы. Перед сном открылась тихонько дверь, и я сильно зажмурил глаза, а мама подошла ко мне, поправила одеяло, поцеловала в нос и прошептала: «Солнышко ты мое непутевое». Я стал представлять себе непутевое солнышко и как-то нечаянно уснул.