Виталий Костомаров: Язык текущего момента. Понятие правильности

Гегемонические силы, которые могут при этом возникать, счастливо натолкнутся на противодействие языка, прочно хранящего своё устройство в системообразующих подсистемах, но обеспечивающего содержательно-семантическую свободу и множественность в функционировании. Общественному мнению надлежит примирить идею сингулярности с реальностью полиполярности в рамках разумного единства. Понятие нормы (чего-то наиболее или даже всепригодного) если и останется, то применительно не ко всем частям языка. Критерием же правильного станет понятие кодов отдельных применений языка, образованного (сознательно образуемого) так, чтобы оптимально удовлетворять разнообразные сферы и формы его применения. Не нормализация языка как такового, а кодификация – описание его сложной системы и законов её функционирования.

В последние годы Россия становится страной закона. Нормотворческая работа вообще заметно активизировалась как в Думе и министерствах, так и в общественных структурах. Во многих случаях она касается языка, применительно к которому легче достичь согласия, чем в иных сферах. Нельзя не заметить, что в целом дело идёт именно к единому государственному регулированию, к созданию полномочного центра. Примечательно мнение И. Кириллова, знаменитого диктора и великого ревнителя русского языка. Одобряя недавнее создание Совета по русскому языку при Правительстве РФ, он писал: «Проблемы языка давно требуют системного государственного подхода, ведь правильной русской литературной речи сейчас практически нигде не услышишь» (РГ – Неделя. 2013. 14 нояб.).

Как раз это приветствовали многие в рассуждениях о вмешательстве человека в языковые дела (см. раздел 2). Правильный язык есть по природе своей рукотворный, он вообще может быть самодельным. Многое искусственное в нашей жизни становится более естественным, чем природное: фабричные смесовые материалы или выращенная садоводом яблоня не хуже первобытных холщовых, хлопковых, шерстяных, шёлковых тканей или яблони-дичка. Всё зависит от искусства созидающего.

Конечно, радоваться рано: специализированной институции для языковой кодификации как не было, так и не появилось. Более того, в научных кругах не преодолён скепсис относительно реальности её учреждения или даже потребности в ней. Однако в обществе не наблюдается сомнений в полезности кодификации, и не только среди педагогов. Нужная и полезная деятельность лишена централизации и, за неимением иного источника, по-прежнему основывается на нормализационных играх общества и языка. Нынешняя кодификация обречена действовать в царстве волюнтаризма и субъективизма, свойственных нормализации.

Научные истины не зависят от воли людей, а произвольные игры лишь взвешивают их импульсивные людские желания с системно-языковыми факторами. Кодификация же, изучая, осмотрительно учитывая реальности и потребности коммуникативной жизни общества, оптимально и целенаправлено отбирала бы единицы и устанавливала бы правила в соответствии с характером и объёмом образуемого языка.

Образцом истинного кодификатора был А.С. Пушкин, скорее всего, делал это он вполне сознательно. Обдуманное, с такой целью отобранное и сформулированное он сознательно и внедрял, причём делал это ненасильственно, опираясь на согласие читающей публики, на некоторый ощущаемый общественный договор. Его кодификация – в стремлении к неизбыточной достаточности, устранению или размежеванию вариантов – имела успех, потому что научно обосновывала и предугадывала ход развития, увлекала гениальной поэзией и прозой. Поэт был деликатен, нетороплив, не призывал к принуждению, но и потешался над той, кто «романов наших не читала» и «объяснялася с трудом на языке своём родном». Что ж, научная целесообразность требует, чтобы добро было иной раз с кулаками.

Правильность существенно меняется в новой ситуации, но её философская суть сохраняется уже потому, что языковое развитие одинаково, хотя с разной глубиной осмысления, происходит через функционирование, через использование языка людьми. Сегодня в социальных сетях понятие правильности приобретает глобальный характер, что соотносит это понятие с кантианско-шопенгауэровским рядом таких собственно человеческих понятий, как время или пространство, мирозданию не свойственных. В этом смысле норма как раз и чужда языку как природному орудию общения, она нужна людям ради собственного коммуникативного удобства, если не как предмет увлекающих разговоров применительно к отдельным фактам. Уместно вновь вспомнить различение А.М. Пешковским нормативной и объективной точек зрения.