Елена Мадден - Наши трёхъязычные дети

Если всё же попытаться ответить на себе же заданные вопросы, окажется, что на разных уровняхязыки подвержены влиянию в разной степени. Это, видимо, связано с неодинаковой интенсивностью созревания языков на разных их уровнях.

Влияние немецкой фонетики (которая быстро развилась) ощущалось довольно сильно (хотя мы боролись с ним). Зато лексическая система в немецком оказалась не без прорех: с лёгкостью пропускала заимствованные из других языков слова.

В книге Бернда Кильхёфера и Сильвии Жонки языковые смешения удачно сравниваются с заплатками в языке. Смешения показывают, что́ в языке недостаточно хорошо усвоено или недостаточно закрепилось: показывают слабые места языка… Любопытно, что по количеству словесных «заплаток» у нас лидирует… общий язык детей, немецкий. Лексически именно он оказывается слабым!

И морфологически немецкий (у того же Алека) – самый незрелый. неудивительно, что влияния немецкого языка в формообразовании мы практически не замечали. (Русский – если говорить об Алеке к его 6 годам – тоже не до конца сформировавшийся, но он ведь и сложнее других двух языков…)

Синтаксис, во всех языках хорошо развитый, в английском обнаруживает всё же некоторую податливость, плохо сопротивляется переносам (последние, если присмотреться, в основном из немецкого или из русского, поддержанного немецким).

В целом, с «простотой» или «сложностью» языков направление и степень влияний слабо связаны. Гораздо важнее, кажется, стоящие за языками обстоятельства. О них стоит поразмышлять особо.

Начались наши проблемы – мы ломали голову: почему наши дети, или, точнее, наш ребёнок (проблемы ведь были связаны в основном с сыном) развивается так, а не иначе, в чём причина – в многоязычии, в какой-то иной – неязыковой – сфере?

По крайней мере, одно из предположений никогда всерьёз не обсуждалось: с нездоровьем языковые трудности сына связаны не были. А это ведь во многих случаях – одно из главных объяснений неуспеха многоязычного воспитания…

На пятом дне жизни наш сын попал – с диагнозом «желтуха новорождённых» – в неонатологию, под голубой свет, на 3 дня. (Причина этого нередкого у новорождённых заболевания в том, что после обрыва пуповины задачу обновления крови перенимает печень младенца, ещё незрелая, – потому и не всегда справляется с новой ролью.) Известно, что у детей, перенёсших желтуху новорождённых, иногда оказывается повреждён слух. Потому мы дважды возили сына к специалистам для особенно тщательной проверки, но никаких нарушений слуха не выявилось.

Мне казалось, ранний опыт пребывания в больнице оказался для нашего мальчика психологически довольно болезненным; но это всё – только мои догадки. Да и надолго ли эти его переживания отпечатались в памяти? или даже в подсознании?..

Дочь же единственный больничный опыт получила в 3 месяца. Заболевание никак не сказалось на её развитии – ни на физическом, ни на психическом или речевом: недельное пребывание в больничной палате (вместе с мамой и братом) травмой не стало.

В остальном ничего экстраординарного с детьми не случалось. Болели они (до сих пор), на наше счастье, редко. Раны и ушибы, конечно, случались – как у всех. (М. убеждён, что малыши «запрограммированы» искать увечий…) В получении ран особенно отличался сын. Я находила это нормальным (мальчик всё же), отец подозревал, что у ребёнка недосформированы необходимые рефлексы (падать надо на руки!). Мы получили направление к специалисту – никаких отклонений не было обнаружено.

Физически и психически дети развивались вполне нормально – с этой стороны развитию речи, в общем-то, ничто не мешало…

На решение головоломного вопроса «Почему?..» мы потратили счастливейшие (для большинства «обычных» родителей) «чуковские» годы – «от двух до пяти»… Впрочем, потратили всё же не зря: думается, наблюдения, которые мы сделали, помогли направить развитие наших детей в наиболее подходящее русло.

Когда дети приблизились к двухлетнему юбилею, мы задумались о детском садике.

Хотелось, чтобы малыши, наконец, встретились с немецким языком (сейчас я не стала бы всерьёз заботиться об этом: уверена, что в моноязычной Германии ребёнок без немецкого языка не останется).

Казалось важным, чтобы они больше общались с ровесниками: на площадке контакты как-то не задавались. Наши дети – может быть, потому что с рождения были вдвоём, – довольно рано научились обращаться с другими «по правилам», делить по справедливости игрушки, решать конфликты и т. д., а вот их ровесники, чаще всего без братьев и сестёр, к общению в компании оказывались готовы далеко не всегда.