Марк Олшейкер: Психологический портрет убийцы. Методики ФБР

Что касается средства устрашения, признаюсь: у меня почти нет сомнений, что существующая в настоящее время в США смертная казнь не является средством устрашения для убийц во многих, если не в большинстве случаев. Здравый смысл должен подсказать нам: окажись мы на месте молодого городского преступника, зарабатывающего себе на жизнь торговлей наркотиками, где на карту поставлены огромные суммы, а ваш конкурент каждый день пытается убить вас, смутная перспектива возможного смертного приговора и казни где-то после пятнадцати лет процедурных формальностей – при условии, что вас поймают, что суд не пойдет на сделку, что вам достанутся суровые присяжные, вас не оправдают, не изменятся законы и т. д. и т. п. – вовсе не средство устрашения или риска по сравнению с опасностями, с которыми вы сталкиваетесь на улице ежедневно, выполняя свою работу Так что давайте будем реалистами в отношении этого аргумента спора.

Если бы смертная казнь осуществлялась более единообразно, если бы период времени от вынесения приговора до казни ограничивался месяцами, а не годами или даже десятилетиями, которые вынуждены терпеть такие люди как Коллинзы, тогда, возможно, смертная казнь принесла бы больше пользы в сокращении числа преступлений определенного типа. Но, откровенно говоря, это теоретическое предположение меня не трогает. Применяемая справедливо и постоянно, смертная казнь могла бы стать главным средством устрашения, но я в этом не уверен и не питаю на этот счет никакого оптимизма.

Я уверен лишь в одном, особом, по милости Божьей, средстве устрашения. Казненный преступник больше не отнимет жизнь ни у одного ни в чем не повинного человека. И когда мы, общество, говоря «пожизненное заключение», будем иметь в виду действительно пожизненное содержание за решеткой, я сам и семьи бесчисленных жертв сможем спокойнее спать по ночам, зная, что у убийц нет ни единого шанса вновь начать охоту на людей. Но даже тогда лично я буду уверен: собравшись отнять у человека жизнь, вы должны быть готовы заплатить собственной.

Наша система правосудия несовершенна. Некоторые из чудовищ-преступников могут реабилитироваться и вести полезную и производительную жизнь. Натан Леопольд, партнер Ричарда Леба в ужасающем убийстве юного Роберта Фрэнкса в Чикаго в 1924 году, в 1958 году был освобожден досрочно и остаток жизни провел как уважаемый социальный служащий, работал техником в лаборатории и сам вызвался участвовать в исследовании малярии. Но знаете, вряд ли это произошло бы с Лоуренсом Биттейкером, и у меня нет никакого желания выяснять это. Совершив страшные преступления, он лишился права на реабилитацию.

Есть и еще один аргумент: вместо того чтобы убивать преступников, мы могли бы сохранить им жизнь «для исследований». Я не знаю точно, что подразумевается под этим; думаю, этого не знают и сами сторонники подобного аргумента. Полагаю, они считают, что при длительном изучении нам станет ясно, почему эти люди совершили убийство, и как мы можем остановить их.

Так получилось, что мои коллеги из Квонтико и я и входим в число тех немногих профессионалов, которые на самом деле изучают преступников. Следовательно, если кому и требуется оставлять их в живых по интеллектуальным причинам, так это нам. И вот мой ответ: если преступники соглашаются беседовать с нами, нам вполне хватает затянувшегося процесса рассмотрения апелляций. Но если они соглашаются разговаривать с нами – как Тед Банди – только ради того, чтобы подольше оставаться в живых, тогда все, что они мне скажут, будет сплошным притворством и обманом в корыстных целях. Когда я слышу, что мы должны сохранить жизнь кому-нибудь вроде Банди с целью изучения, я отвечаю: «Прекрасно, отложите казнь на шесть часов – этого вполне хватит». Я действительно не думаю, что длительное изучение принесет большую пользу.

Я не питаю ненависти к этим людям. К некоторым из них я испытываю даже нечто вроде сочувствия – например, к Эду Кемперу. Я близко познакомился с ним, между нами установились дружеские отношения. Я уважал его за ум и проницательность. Если бы его приговорили к казни, я опечалился бы, узнав об этом. Но я ни за что не стал бы вести споры с семьями жертв, поскольку знаю, что они пережили и как продолжают страдать. По сравнению с их муками мои переживания ничтожны.

Но ни одна серьезная дискуссия о смертной казни не в силах обойти тот факт, что наша система правосудия несовершенна, и всегда есть возможность того, что наказан будет не тот человек. Несомненно, при любом рассмотрении вопроса о смертной казни мы должны вспоминать случай с Дэвидом Васкесом. Как ни досадно сознавать это, соглашение о признании вины спасло ему жизнь.