Питирим Сорокин: Американская сексуальная революция

Аналогичным образом изменялось изображение любовных переживаний. Оно все больше уходило от чистой и благородной или трагической любви. Простая и прозаичная, но обычно законная сексуальная любовь, описанная в литературе восемнадцатого и девятнадцатого веков, в последние 50 лет все больше заменяется ее различными неестественными, извращенными, вульгарными, плутовскими, экзотическими и даже чудовищными формами — сексуальными приключениями урбанизированных дикарей и насильников, любовными похождениями прелюбодеев и блудниц, мазохистов и садистов, проституток, любовниц, плейбоев и персон для развлечения. Пикантные блюда из “любви”, “этого”, “ид”, “оргазма” и “либидо” соблазнительно готовятся и искусно сервируются со всевозможными приправами.

Предназначенная для того, чтобы возбуждать угасающую потенцию читателей и тем самым увеличивать продажу этих печатных секс-тоников, большая часть современной западной литературы стала насквозь фрейдистской. Она сосредоточена на грязных описаниях генитальных, анальных, оральных, кожных, гомосексуальных и кровосмесительных “любовей”. Она погружена в литературный психоанализ различных комплексов — кастрации, Эдипа, Танатоса, Нарцисса, а также других форм патологии. Она принизила и отвергла великие, благородные, радостные и прекрасные ценности нормальной супружеской любви.

Американская литература вступила в эту стадию интенсивной сексуализации несколько позже, чем европейская. В то время как последняя показала довольно грубую сексуальность в период итальянского Возрождения и затем в XVIII веке, первая оставалась в сущности неиспорченной до второй половины XIX века. И лишь в

XX веке американская литература стала ориентироватья на секс, сосредотачиваться на нем, и в ней появилось низкопробное коммерческое чтиво. Теперь по уровню сексуализации она догнала и, возможно, перегнала европейскую литературу.

Почти все знаменитые американские писатели последних пятидесяти лет — Драйзер, Льюис, О’Нил, Хемингуэй, Фолкнер, Стейнбек, Фаррелл — и легион менее известных авторов отдали дань сексу, или делая его главной темой многих своих произведений, или, что возможно еще более показательно, уделяя ему много внимания в работах, посвященных совсем другим проблемам. В книгах второго из этих видов можно было легко обойтись без сексуальной тематики, но эротические сцены изображаются на любом фоне, будь то гражданская война в Испании, или переезды “оки”, или южноамериканские Джуксы и Кэлликэксы 5.

Еще важнее то, что многие из этих авторов представляют эротические излишества и неверность своих персонажей как нечто совершенно нормальное. Если великие писатели XIX столетия, такие как Толстой и Флобер, описывали незаконную страсть как трагедию, за которую и герой и героиня расплачивались своими жизнями или долгими страданиями, то в современной литературе большинство измен и других грехов трактуются авторами как забавные приключения, оживляющие монотонное существование современных мужчин и женщин. Иногда подобные незаконные связи описываются как достойное одобрения освобождение от устаревших брачных уз. В других случаях они рассматриваются как гигиенические действия, избавляющие людей от подавленности, психоневрозов и других психических расстройств. Нередко они объявляются предвестниками “более высокой” формы свободного брака. И лишь изредка, когда это вообще случается, их осуждают, как опасную болезнь. При таком подходе современная литература скорее растормаживает, чем мудро обуздывает вожделение. Она скорее подрывает, чем оживляет брак и семью. Она скорее ослабляет, чем укрепляет контроль высшей сущности человека над его животными наклонностями. Во всех отношениях она больше деморализует, чем способствует формированию целостной личности.

Если мы обратимся к сегодняшней бульварной литературе, то мы обнаружим там атмосферу, еще больше пропитанную сексом. Ибо в этой писанине сексуализация зашла гораздо дальше и приняла гораздо более уродливые формы, чем в серьезной литературе. Бульварная литература нашего времени предназначена для коммерческого культивирования, распространения и эксплуатации самых низменных форм поведения. И как раз порнография обращается к самым низменным склонностям этого “худшего из скотов”, как Платон и Аристотель называли развращенное человеческое животное. Мир этой массовой литературы — это своего рода зверинец, населенный изнасилованными, изувеченными и убитыми женщинами и мужчинами-самцами, превосходящими своим скотством любого дикаря, а похотливостью — самое похотливое животное; здесь мужчины и женщины одинаково тверды в циничном презрении к человеческой жизни и человеческим ценностям. И особенно симптоматично то, что многие из этих человеческих тварей как будто находят удовольствие в таком образе жизни, подобно тому, как надо полагать, им наслаждаются читатели. Этот дантовский ад дешевых возбуждающих средств описывается в самых привлекательных красках. Вместо разоблачения его мерзости и гнилости авторы сексуального чтива поражают читателя великолепием “сноровки”, “оргастических” изгибов, “динамичных” линий, неистовых страстей и “неограниченной свободы” делать все, что захочется.