Ирвин Ялом: Палач любви и другие психотерапевтические истории

Последнее, что мы обсуждали, было возникновение симптомов Марвина. Я удовлетворился объяснением символического значения выхода на пенсию: экзистенциальной тревоги, лежащей в основе этой важной жизненной вехи, как причины появления симптомов. Но Филлис предложила дополнительное объяснение, почему все случилось именно сейчас.

– Я уверена, что вы знаете, о чем говорите, и что Марвин, должно быть, расстроен своим выходом на пенсию больше, чем подозревает. Но, сказать по правде, больше всего его выходом на пенсию расстроена я – а когда я чем-либо расстроена, Марвин тоже огорчается. Так устроены наши отношения. Если я грущу, даже тайком, он чувствует это и расстраивается. Иногда он так огорчается, что таким образом берет на себя мою грусть.

Филлис сказала это с такой легкостью, что я на минуту забыл, в каком она напряжении. Раньше она поглядывала на Марвина, произнося каждую свою фразу. Я не знал точно: для того ли, чтобы получить его поддержку, или чтобы убедиться, что он выдержит то, что она собирается сказать. Но сейчас она была захвачена тем, что говорила, сохраняя полную неподвижность головы и тела.

– Что беспокоит вас в том, что Марвин выходит на пенсию?

– Ну, во‑первых, для него уход на пенсию означает возможность путешествовать. Я не знаю, много ли он говорил вам о моем отношении к путешествиям. Я этим вовсе не горжусь, но мне тяжело покидать дом и пускаться в странствия по миру. Потом, мне не нравится, что Марвин будет теперь «хозяйничать» в доме. Последние сорок лет он был хозяином в своем офисе, а я – в доме. Теперь я знаю, что это и его дом тоже. Главным образом это ведь его дом – он заплатил за него деньги. Но мне обидно слышать его разговоры о том, как он перепланирует дом, чтобы разместить свои разнообразные коллекции. Например, сейчас он пытается найти кого-то, кто сделает ему стеклянный обеденный стол, в котором он разместит свои политические значки. Я не хочу есть на политических значках. Я боюсь, что мы движемся к катастрофе. И… – она остановилась.

– Вы собирались сказать что-то еще, Филлис?

– Ну, это труднее всего сказать. Мне стыдно. Я боюсь, что когда Марвин будет оставаться дома, он увидит, как мало я делаю каждый день, и потеряет ко мне уважение.

Марвин просто взял ее за руку. Казалось, это было правильно. В сущности, на протяжении всей сессии он слушал с большим сочувствием. Никаких отвлекающих вопросов, никаких плоских шуток, никакого стремления удержаться на поверхности. Он заверил Филлис, что путешествия важны для него, но не настолько, чтобы он не мог подождать до тех пор, пока она не будет готова к ним. Он открыто сказал ей, что самая важная в мире вещь для него – это их отношения и что он никогда не чувствовал к ней такой близости.

Я встречался с Филлис и Марвином еще несколько раз. Я поддерживал их новый, более открытый тип общения и дал им несколько рекомендаций относительно основ сексуального поведения: как Филлис может помочь Марвину сохранить эрекцию или избежать преждевременной эякуляции, как Марвину относиться к сексу менее механически и как он может довести Филлис до оргазма рукой или ртом, если потерял эрекцию.

Она была затворницей многие годы и редко решалась выходить одна. Мне показалось, что пришло время разрушить эту схему. Я полагал, что смысл – по крайней мере, один из смыслов ее агорафобии – утратил актуальность и можно воздействовать на нее с помощью парадокса. Вначале я получил согласие Марвина, что он обещает последовать любому моему совету, чтобы помочь Филлис преодолеть ее страх. Затем я велел ему говорить ей каждые два часа одни и те же слова (если он в это время на работе, то звонить и говорить по телефону): «Филлис, пожалуйста, не уходи из дома. Мне нужно знать, что ты все время там, чтобы заботиться обо мне и защищать меня от моих страхов».

Глаза Филлис расширились. Марвин посмотрел на меня недоверчиво. Я что, серьезно? Я сказал, что понимаю, как безумно это звучит, но убедил их добросовестно последовать моим инструкциям.

Первые несколько раз, когда Марвин просил Филлис не покидать дом, оба были смущены; это звучало искусственно и нелепо – она месяцами не выходила из дома. Но вскоре смущение сменилось раздражением. Марвин был раздражен тем, что я взял с него обещание повторять эту дурацкую фразу. Филлис знала, что Mapвин следует моим инструкциям, но тоже была раздражена его приказаниями оставаться дома. Через несколько дней она пошла одна в библиотеку, потом за покупками, а на следующей неделе отправилась дальше, чем отваживалась за многие годы.