Борис Шипов - Великая ложь. Теория любви - мифы и реальность.

Приходится платить

За все приходится платить. Глухая стена, возведенная между любовью и всякими влюбленностями вкупе с увлечениями, помогает бороться с нежелательными проявлениями сексуальности, но, с другой стороны, она напрочь исключает возможность научного подхода к изучению этого явления.

В несколько лучшем положении оказываются лишь богословы или философы христианско-­богословского толка. После В. Соловьева в России появилась целая плеяда теоретиков любви, довольно известные имена: В. Розанов, Н. Бердяев, П. Флоренский и др. В их работах есть мысли, они свободны от грубых натяжек и противоречий. Но все они лишь богословы, и для науки их труды ровным счетом ничего не дают.

Есть богословие и есть наука, а середины между ними не существует. Допустим, вы изучаете некое экстремистское молодежное движение и просите порекомендовать литературу. Вам подсовывают книжку о борьбе Добра со Злом, о бесовщине, о кознях дьявола, о познании образа Божьего. Вы наверняка скажете: «Спасибо, не надо. Мне бы что-нибудь об условиях жизни этой молодежи да об истории похожих движений в других странах. А книжку отдайте священнику».

В самом начале книги я уже писал о том, что цель, которую преследует научная литература про любовь, — не прояснение, а запутывание вопроса. Полагаю, теперь ясно, почему. Укрепление психологического барьера на пути сексуальных страстей — для общества жизненная необходимость. Ученый, сам того не сознавая, служит этой цели. И попадает в незавидное положение.

Проследить происхождение любви — значит показать: как, каким образом природное половое влечение, которое определенного лица вовсе не требует, начинает фиксироваться только на одном человеке. Но интересы общества требуют совсем другого: доказать, что любовь развивается вовсе не из половой потребности. Вот почему ученый вынужден вилять и уклоняться от проклятого вопроса происхождения, отделываясь невнятной скороговоркой.

По этой же причине он вынужден крутиться как змий на сковородке и выставлять себя на посмешище, отрицая роль сексуальных страстей в любви: ведь признать ее основой именно половое влечение — значит предать идеологию и противопоставить себя всей европейской культуре, а также своим собственным предрассудкам, от которых не так-то просто отделаться.

Ученый под ударами со всех сторон. Выводить любовь из половой потребности — нельзя. Но и открыто заявить о качественном различии между любовью и прочими видами отношений между полами — тоже. Это означает нарваться на вопрос о природе провозглашенного им качественного различия. И тогда не остается ничего другого, как бормотать о мистическом тяготении душ либо о «невидимых магнитных мостиках, связывающих души влюбленных». Для серьезного ученого писать такое неприлично. Потому научных работ о любви очень мало.

Манера валить в кучу разные виды любви — способ вырваться из тупика: поумничать, ничего не сказав по существу, и написать хоть что-то.

Исторический страх

К амурно-сексуальной тематике принято относиться с улыбочкой, как к чему-то забавному и несерьезному. На самом же деле тема очень серьезная, и каждый народ имеет исторический страх перед силой сексуальных страстей. Вспомним: при родовом строе даже убийство своего соплеменника чаще всего прощалось, в крайнем случае, наказывалось изгнанием. И только один вид преступления всегда карался смертью: половой акт между мужчиной и женщиной, принадлежащих к одному роду. Это притом, что многие народы даже не связывали половой акт с зачатием и рождением ребенка. Вот как глубоко засел страх перед последствиями, к которым могут привести невинные вроде бы шалости.

В XIX-XX веках любая попытка что-то поставить под сомнение в сексуальной сфере вызывала самую бурную реакцию. С. Цвейг в биографической статье о Фрейде приводит его слова: «Общество ни в чем не усматривает такой угрозы культуре, как в высвобождении полового инстинкта и в согласовании его с его прямыми, первоначальными целями» {284}.

В России это наблюдалось до конца XX века. Работники телевидения вспоминают, что еще в 70-80-х годах большая часть писем, приходящих на телевидение, сводилась к выражению возмущения по поводу допускаемого на экране разврата: слишком короткие юбки, партнеры во время танца держат балерин не за то место и т.п. Когда в СССР вышел фильм, в котором режиссер впервые рискнул показать актрису с обнаженной грудью, киностудию засыпали негодующими письмами с требованиями эпизод вырезать, а режиссера подвергнуть суровому уголовному наказанию.