Борис Шипов - Великая ложь. Теория любви - мифы и реальность.

И любовь заполонила книжный рынок.

Превентивная война

Роман часто называют зеркалом жизни. Усилиями пишущих людей получил распространение трогательный образ: идет по дороге путник и несет зеркало, в котором попеременно отражаются то краешек неба, то лужи на обочине. Путник, естественно, — писатель, зеркало — роман. И что вы к нему пристаете, если в зеркале иной раз отразится грязь?

Однако, когда мы прилагаем этот образ к романам о любви, получается нечто в высшей степени странное и нелогичное. Все дружно утверждают, что «настоящая» любовь — большая редкость. Очень многие сомневаются, существует ли она вообще. То одному, то другому французскому мыслителю приписывают фразу: «Любовь похожа на привидение: все о ней говорят, но никто ее не видел». А романы заполнены и переполнены этой самой любовью! Которая большая редкость и которую никто не видел.

Получается, что у путника, идущего по дороге жизни, в руках или на спине не зеркало, а хитрый аппарат: нечто вроде плоского телевизора, в котором без конца мельтешат объекты, встречаемые на дороге крайне редко, а то и не встречаемые вовсе.

Если бы во всех книгах по зоологии больше половины текста дружно стали бы отводить некоему редчайшему зверю, в существование которого к тому же нет полной уверенности, сам собой возник бы вопрос: зачем это нужно? И кто это оплачивает?

Если во всех романах более половины текста отводится любви — явлению очень редкому, в существовании которого нет полной уверенности, то стоило бы задать те же самые вопросы. Особенно если еще и подумать. Хотя бы немного.

Никому из нас не удается избежать в жизни тяжелых переживаний, таких как смерть близких. Вроде бы смерть ребенка или собственной матери — куда большая трагедия, чем утрата возлюбленной, с которой чаще всего ничего плохого и не происходит, и весь ужас сводится к невозможности спать с нею. Тем не менее, общие объемы художественных текстов, где описываются чрезвычайно редкие драмы влюбленных, во много раз превышают объемы текстов, описывающих другие, объективно гораздо более тяжелые жизненные драмы, хорошо известные каждому человеку.

В любовных романах совершенно обычная пропорция: один-два абзаца о том, как у героя умерли родители и как он переживал их утрату, — и десятки страниц о его страданиях по поводу того, что его бросила невеста.

Любовный роман — это не отражение жизни, а средство превентивной идеологической войны: чтобы еще до вступления в жизнь всякая молодая особа могла получить должную психологическую накачку. Родители, который пытались уберечь своих дочерей от чтения романов, были попросту близорукими: они переоценивали возможности внешнего контроля и недооценивали контроль внутренний.

Разумеется, никто не инструктировал писателей, что любовь надо в обязательном порядке противопоставлять всем другим видам отношений между полами. Равным образом никогда не подписывали соответствующую хартию и издатели. И те, и другие вели пропаганду вполне свободно, из внутренних побуждений, исходя из своего миросозерцания. Но видели и действовали в нужном направлении.

Точно так же нет и никогда не было законов, обязывающих писать и печатать исключительно те произведения, в которых зло непременно наказывалось бы, а добродетель вознаграждалась. В жизни можно найти массу случаев, когда человек, всю жизнь грабивший своего ближнего, виновный в чужих горестях и смертях, доживает жизнь, окруженный почетом и любовью детей, родственников, соседей. Вполне возможно, у писателя есть прямо перед глазами соответствующие жизненные примеры, но он никогда не напишет такой правды, а издатель никогда не напечатает ее. Оба они — и писатель, и издатель — граждане государства, и они чувствуют, какая именно правда людям нужна, а какая не нужна и даже вредна. При этом не следует думать, будто писатель рассуждает про себя: «Так, теперь в назидательных целях моего героя-негодяя следует наказать. Подумаем, как бы свести сюжетные линии». Нет, писатель пишет так, как он видит окружающий его мир. Вот только видит и чувствует он как надо .

Наверняка каждый писатель знаком с примерами любви, в которых сексуальные страсти прямо-таки бросаются в глаза, а влечений душ или «стремления жить радостями другого» и близко не просматривается. Во многих случаях за примерами далеко ходить и не надо, достаточно порыться в собственной памяти. Но такой правды писатель опять же не напишет, бессознательно подчиняясь требованиям общества, которому в описаниях любви необходимо совершенно иное.