Сонали Дераньягала: Волна

В джипе Антон и нашел меня. Все еще лежа головой на руле, я услышала его голос. Сначала я не поняла, что ему нужно; потом сознание выхватило слово морг — и все во мне ощетинилось. «Морг? Неужели он хочет, чтобы я пошла в морг? Он что, из ума выжил? Я туда ни ногой. Ни за что на свете. А что… если там Вик и Мал? » — я не смогла даже додумать до конца эту мысль. Так она и застряла бесформенным комком у меня в голове.

До меня наконец дошло, о чем просит Антон. Он хотел, чтобы я отвезла его в морг на больничной коляске. Я почувствовала себя окончательно сбитой с толку. На какой коляске? Он объяснил, что израненные ноги сильно болят и что сам он до морга не доберется, поэтому его следует отвезти на инвалидном кресле. Не смогу ли я ему помочь в этом. У меня спутались все мысли. Толкать его коляску через ряды трупов? Я сказала, что не смогу. Он умолял, поначалу я отказывалась, но выдохлась и быстро сдалась. Сил на сопротивление совсем не осталось.

Везти Антона в кресле было тяжело, особенно лавировать в толпе. Я была в ярости, что мне пришлось этим заниматься, и наезжала на каждого, кто не успевал отскочить в сторону. Антон указывал, куда ехать, а я, толкая коляску, не переставая думала, что все происходит не на самом деле: «Такого просто не может быть. Неужели правда, что это я, в старом одеяле вокруг талии, качу инвалидное кресло по коридору морга, где, возможно, лежит вся моя семья?» Наконец, Антон показал на какую-то дверь. «Не пойду туда. Даже близко не подойду», — решила я. Отпустив коляску — она сама покатилась по чуть наклонному полу к той самой двери, — я вернулась к джипу и долго сидела там в темноте.

Вернулся Антон. Я понятия не имела, сколько прошло времени. Он остановился у окна джипа. Сказал, что нашел Орланту. Нашел ее. Только ее одну. «Ее больше нет с нами, она ушла», — произнес он.

Лицо Антона было пустым. Я взяла его за руку. «Теперь это превращается в реальность», — подумала я. Медленно, очень-очень медленно действительность происходящего начинала просачиваться в мое сознание. Тогда я поняла, что надо возвращаться в Коломбо. В течение ночи сюда будут приходить еще много грузовиков, и в них будет еще много тел. Надо отсюда выбираться.

Метте согласился отвезти меня в Коломбо. Для такого путешествия его дряхлый джип совсем не годился, придется искать другую машину. Он включил телефон и впервые за целый день поймал сигнал. Метте дал телефон мне, и я набрала мамин номер. Это было первое, что я сделала. Во мне еще теплилась надежда, что звонок пройдет, а быть может, на него даже ответят. Но ответил только механический голос, сообщивший, что абонент не отвечает. Тогда Метте посоветовал позвонить моей тете в Коломбо. Я неохотно согласилась и стала медленно нажимать кнопки. Что я им скажу, как все объясню? Трубку взял мой двоюродный брат Кришан. Связь была плохая, много помех. Я что-то пробормотала, что-то типа «выжила только я, скоро приеду». Телефон замолк — снова пропал сигнал.

Метте отвел меня к себе домой. Он жил совсем рядом с больницей, на маленькой тихой улочке. Во дворе под огромным деревом был колодец. Из темноты доносился плеск — у колодца кто-то умывался. Жена и дочь Метте были дома. Он велел им присмотреть за мной, сказал, что отвезет меня в Коломбо, как только найдет машину.

Меня усадили в коричневое кожаное кресло в гостиной. Жена и дочь сели рядом, на диване, и предложили мне поесть. Я сказала, что ничего не хочу. Они настаивали и все-таки принесли чашку очень сладкого чаю. Я отхлебнула глоток. Вкусно. Сжала чашку обеими руками. Приятно было чувствовать ее тепло.

Женщины стали расспрашивать, что случилось. Я очень надеялась, что они не станут меня донимать, но вопросы сыпались друг за другом. Когда мы увидели волну? Где мы тогда были? Высоко ли поднялась вода? Сильно ревело? Куда я побежала? Где в последний раз видела детей? Я не отвечала. На столе напротив меня стояли большие часы. Я сидела в кресле, поджав под себя ноги, и неотрывно смотрела на циферблат. Было видно, что женщины искренне потрясены и переживают за меня, но я не хотела с ними разговаривать. Мне хотелось раствориться в этом кресле.

Женщины начали вслух оплакивать мою судьбу. Какой ужас! Они в жизни такого не слыхали, чтобы погибли все, чтобы из целой семьи выжил только один. Она потеряла детей, она потеряла весь свой мир, как же ей теперь жить? У нее же были такие замечательные дети! На моем месте — причитали мать и дочь — они не смогли бы сидеть так тихо, они обязательно сошли бы с ума и умерли от горя. Я молчала, не отрывая глаз от циферблата.