Андрей Курпатов: 5 спасительных шагов ОТ ДЕПРЕССИИ К РАДОСТИ

Невротическая вина значительно ближе к стыду, чем вина депрессивная. В целом, здесь тоже прослеживается какая-то тень страха, страха перед наказанием. Но все-таки невротическая вина от стыда отличается, и отличие это состоит в том, что стыд требует для себя некоей объективной угрозы, некоего более или менее осязаемого наказания. Человек, испытывающий невротическую вину, тоже (хотя часто и подсознательно) опасается именно наказания, но странного, надуманного, часто просто нелепого.

Это хорошо видно на следующем примере. Молодая женщина обращается ко мне по поводу самых разнообразных страхов. Ей постоянно кажется, что с ней что-то должно случиться, мерещатся самые разнообразные опасности: то ей кажется, что она в лифте застрянет и задохнется, то что она с лестницы упадет и шею себе сломает, то что на нее нападет кто-то в подъезде, то что она отравится, то что она заболеет и т. д. Короче говоря, вагон и маленькая тележка всяческих страхов. Другие врачи, консультировавшие ее до меня, недоумевали: ну не должно такого быть! не может быть у человека, даже абсолютного невротика, столько разных страхов!

Ну что нам оставалось? Стали мы разбираться, анализировать ее переживания. И очень скоро выяснилось, что, кроме страха, есть здесь чувство вины, а все кажущиеся угрозы подсознательно воспринимаются этой женщиной как некое наказание, словно бы должны ее за что-то наказать. Кто и за что?! Снова стали разбираться, и тут на поверхность вылез серьезный конфликт моей подопечной с госпожой Моралью. Что блюдет мораль? Она блюдет две вещи – секс и агрессию, в нашем случае был секс.

Молодость у моей пациентки была живая и бурная, какой в целом и должна, наверное, быть молодость. Она особенно ни о чем не заботилась, влюблялась, любила, разлюбливала. В общем нормальная, хорошая даже жизнь, но «аморальная», аморальная в том плане, что противоречила она нормам ее воспитания. С детства ей прививали принципы, мягко говоря, патриархальные, она этому, понятное дело, сопротивлялась, шла наперекор традиции, но вот теперь попалась. Внутренний конфликт, в целом обычный для советского человека: знаешь, как должно быть, а живешь как можешь. Получаются нестыковки...

Те принципы, которыми нас потчуют в детстве, не всегда воспринимаются нами как догма и руководство к действию. Молодые люди – это разрушители запретов, в этом их великая эволюционная миссия. Однако, несмотря на наше сопротивление родительским предписаниям и нотациям воспитателей, даром подобная школа не проходит, и залегают эти принципы где-то глубоко в нашем подсознании. И вот когда случается у нас жизненный кризис, начинаем мы искать причину своих несчастий, и всплывают в нашем сознании какие-то реминисценции прежних, проигнорированных нами когда-то нравоучений: «А говорила мне мама!»

Этой милой женщине мама говорила следующее: «Веди себя достойно! Выбери хорошего человека и выйди за него замуж! А не любишь, так полюбишь потом! Важно, чтобы был человек хороший, остальное все – блажь!» Говорила, а она ее не слушала и, наверное, правильно делала, потому что «хороший» – понятие в таком контексте чересчур растяжимое и совершенно абстрактное, а любовь – она и есть любовь. Конечно, без глупостей ни одна любовь не обходится, но, право, разве она того не стоит? В нашем же случае глупости послучались-послучались, да и закончились: вышла наша героиня замуж за «хорошего человека».

Теперь же, после этого неудачного брака, закономерно завершившегося разводом, после длительного времени, проведенного с «хорошим человеком», после череды самых разных личных неудач она уже и не знала, куда деваться от ощущения беспросветности своей жизни. Стала чувствовать ничтожность, пакостность и поняла вдруг, что вокруг нее много опасностей, везде стала ей мерещиться угроза для жизни. В действительности все эти опасности были, условно говоря, выдуманы ее подсознанием, она словно бы наказывала себя таким образом, словно бы ждала кары какой-то за свои «грехи смертные», за .всю свою бурную молодость.

Вот такую заковыристую шутку сыграла с этой моей пациенткой госпожа Мораль, заставившая ее чувствовать себя виноватой, ждать наказания и мучиться страхами. И хотя у этой женщины действительно развилась депрессия, вина у нее была в большей степени невротическая. Когда же в процессе психотерапии мы добрались до сути конфликта, конфликт был исчерпан и словосочетание «я гадкая!» ушло из ее лексикона. Так что психотерапевтическая формула была здесь несложной: сначала моя пациентка осознала природу своих страхов, потом мы обучились избавляться от соответствующих мыслей и разучились придумывать себе опасности, что из-за сформировавшегося невроза стало для нее делом привычным. Но, к счастью, нет такой привычки, от которой нельзя было бы избавиться, и мы избавились.