Борис Диденко: Хищное творчество: этические отношения искусства к действительности

Итак, все виды искусства, художественного творчества в целом, – эмоциональны и недосапиентны, и ко всему ещё они пронизаны мощным хищным воздействием. Но особенно это проявляется в поэзии и музыке, что нередко заканчивается трагично. Музыканты и поэты должны быть обязательно молодыми, инфантильными или интеллектуально сниженными. И потому – чувственно пролонгированными. Они во многом похожи на раннесексуальных детей, способных на дикие безмотивные выходки. Можно вспомнить Сергея Есенина, Артюра Рэмбо.

Истинные поэты, как и композиторы, взрослея, должны бы терять свою раннюю способность к творчеству. У многих людей подобная атрофия происходит в отношении юмора: с возрастом шутки остаются совершенно понятными, но часто уже совсем не кажутся смешными, и это вполне нормально. Но таким мятущимся творцам ко времени своего старения необходимо найти жизненно важную, спасительную для них информацию, или хотя бы обрести навыки для обычной ремесленнической работы в прозе или же – для выделки добротных симфоний и других музыкальных вещей. Иначе подобные авторы, не нашедшие спасительное «второе Я», не вписываются в убогие цеховые отношения общества и, как правило, трагически кончают.

Подталкивающим и способствующим этому фактором является (это касается уже всех искусств) опять-таки алкоголь или наркотики. Часто эти зелья употребляются для стимулирования и прорыва в сознание подсознательной информации, ввиду отсутствия внешней. Последнее объясняется всё ж таки их необразованностью – в смысле несамодостаточности интеллекта. Отсюда такая тяга к общению, «тусовкам» или, наоборот, – резкие разрывы в знакомствах и связях и поиск новых, что, в принципе, одно и то же. Кроме того, детерминированная специфической сублимацией либидо юность у этих «рабов собственной сексуальности» уходит обычно на оформление проявлений таланта и, в лучшем случае, на какое-то запойное. отрывочное чтение яркой, но неглубокой литературы. Этой «нахватанности» почти никогда не оказывается достаточно для выработки устойчивого, непротиворечивого жизненного мировоззрения, тем более – для полноценной работы с «банком данных цивилизации».

Внутренняя, добытая из подсознания, информация и созданные на её основе опусы по большей части оказываются неадекватными и не соответствующими чаяниям разохотившейся, не знающей меры подлой суггесторной и хамской охищненной диффузной публики, и, в конце концов, атрибуты славы теряются. Преждевременная смерть в таких случаях поднимает престиж автора и продлевает его славу, ибо сброд вынужден (вслух, на людях) хорошо говорить о мёртвых, хотя часто и не хоронит их, а лишь отбрасывает уже ненужные трупы на обочины дорог, дабы не спотыкаться о них по-пьяни ненароком.

Всё это опять-таки похоже на трагическую распивочную ситуацию в компании собутыльников. Тот распространённый случай, когда у «благодетеля», который поил всех, вдруг кончаются деньги. Такова «слава искусства». Возникающие при этом конфликты, вызванные обидчивостью, драчливостью, отказами от заключённых пять минут назад договоров и дружб, весьма опасны. Синдром «окончания славы» знаменуется появлением точно таких же чувств, но оформляется более социально опосредовано. Цинизм и неуважение к другим вуалируется риторикой своего творческого сообщества, а тенденция к эпатажу быстро угасает со временем, что соответствует протрезвлению во время драки.

Не отнимая всё же у искусства (да простит Господь ему его прегрешения!) последнего шанса, можно сказать, что поиск выхода необходим, и даже возможно указать путь к нему. То, что он существует, некий гипотетический выход – это демонстрируют многие дети нехищных людей: беззаботны, счастливы малым, приносят светлую радость другим. В отличие от отпрысков хищных гоминид, по которым уже с годовалого возраста видно, что редкая сволочь на горе людям растёт.

Но поиск в этом направлении одновременно есть и то, что именуется в последнее время, возможно за неимением иного определения, как «смерть искусства».