Документ Microsoft Office Word

Дедушка отворачивается, и снова перед глазами волнуется и шумит

огромный зеленый сноп. Я почему-то вспоминаю дедушкино лицо в то мгновение,

когда он повернулся ко мне, и начинаю понимать, что свирепое выражение у

него выработалось от постоянных физических усилий. Сейчас под грузом у него

резче обозначились на лице те самые складки, которые видны на нем и обычно.

Я догадываюсь, что эта гримаса преодоления так и застыла у него на лице,

потому что он всю жизнь что-то преодолевал.

Мы проходим мимо дома моего двоюродного брата. Собаки издали, не

узнавая нас, заливаются лаем. Я думаю: может, дедушка остановится, чтобы

хоть собаки успокоились, но дедушка не останавливается и с каким-то скрытым

раздражением на собак, мне кажется, я это чувствую по тому, как трясется

кладь на его спине, проходит дальше.

Я вижу, как из кухни выходит мой двоюродный брат и смотрит в нашу

сторону. Это могучий гигант, голубоглазый красавец. Сейчас он стоит на

взгорье и видится на фоне неба и от этого кажется особенно огромным. Он с трудом узнает нас и кричит:

-- Ты что, дед, совсем спятил -- ребенка мучить!

-- Бездельник, -- кричит ему дедушка в ответ, -лучше б своих чумных псов придержал!

Мы еще некоторое время проходим под холмом, на котором стоит дом моего

двоюродного брата, и он еще сверху следит за нами, и я, зная, что он сейчас

жалеет меня, и чтоб угодить его сочувствию,

стараюсь выглядеть еще

согбенней.

А идти все трудней и трудней. Пот льет с меня рекой, ноги дрожат и,

кажется, вот-вот согнутся и я растянусь прямо на земле. Я выбираю глазами

впереди какой-нибудь предмет и говорю себе: "Вот дойдем до этого белого

камня, и я сброшу свою кладь, вот дойдем до этого поворота тропы, а там и отдых, вот дойдем... "

Не знаю почему, но это помогает. Может, дело в том, что, репетируя

преодоление последнего отрезка дороги, я оживляю надежду, мечту на отдых,

которую мертвит слишком тяжелый, слишком однообразный путь.

Неожиданно дедушка останавливается у изгороди кукурузного поля. Он

пригибается и прислоняет свою вязанку к изгороди. Только бы дойти до него, только бы дотянуть...

И вот он снимает с моего плеча вязанку и ставит рядом со своей.

Мы с дедушкой усаживаемся на траву, откинувшись спиной на изгородь.

Блаженная, сладкая истома. Позади нас кукурузное поле, впереди на десятки

километров огромная равнина, с огромной стеной моря во весь горизонт.

Широкий и ровный ветерок тянет с далекого моря,

шелестит в кукурузной

листве.

-- В прошлом году с этого поля взяли сорок корзин кукурузы, -- говорил

дедушка, -- а я здесь брал в самый плохой год шестьдесят...

"Господи, да мне-то что?” -- мелькает у меня в голове, и я забываюсь.

До того сладко сидеть, откинувшись спиной на изгородь и потной шеей

чувствовать ровный, прохладный ветерок, а то вдруг за пазуху пробьется

струйка воздуха или за ворот рубашки и холодком протечет по ложбинке спины.

И так странно и хорошо сидеть, вслушиваясь, как тело наполняется и

наполняется свежестью и никак не может переполниться, это наполнение как-то

сливается с упругим ровным ветерком, с высоким могучим небом, откуда

доносится дремотный, мерцающий звон жаворонков, с лениво перепархивающим от

стебля к стеблю шелестом кукурузы за спиной.

Я знаю, что дедушка сейчас ждет моего вопроса, но мне неохота разговаривать, и я молчу.

-- А почему? -- не дождавшись вопроса, сам себе его задает дедушка и

отвечает: -- Да потому, что я трижды мотыжил, а они

дважды, да и то видишь

как?

Дедушка легко встает и быстро перелезает через изгородь. Я бы сейчас за

миллион рублей не встал с места. Все же я поворачиваю голову и слежу за ним сквозь щели в изгороди.

-- Этот надо бы срезать, -- говорит дед и вырывает из земли уже рослый

стебель кукурузы, -- в этот, и этот, и этот...

Даже я сейчас вижу, что мотыжили плохо, траву у корней кукурузы срезали

небрежно, просто завалили землей, и теперь она снова проросла. Через

несколько минут дедушка перебрасывает через изгородь большую охапку кукурузных стеблей.

-- Лентяи, лоботрясы, бездельники, -- бормочет дед, приторачивая

кукурузные стебли к своей вязанке.

Мне почему-то представляется, что вся деревня сидит в тени деревьев и с

утра до вечера слушает всякие истории, и при этом все сидят, закинув свои

палки поперек шеи, у всех руки лежат на палках, безвольно свесив кисти. Я