Историческая аргументация Пайпса сводится к простой ссылке на то, что за каждым периодом реформ и демократических попыток следовала реакция, уничтожавшая большую часть передовых начинаний: после либеральных поползновений Александра I — полицейский режим Николая I, после «Великих реформ» 1860-х годов — консерватизм Александра III, после революционных потрясений начала XX века — режим Сталина. Ну и теперь, после замечательных либеральных реформ 1990-х годов — «управляемая демократия» В.В. Путина.
Насколько подобные явления могут быть поставлены в один ряд? Речь идёт об очень разных эпохах, ставивших совершенно разные вопросы. Но даже признав существование подобного цикла, можно с таким же основанием сделать выводы прямо противоположные. Прогресс налицо: в области гражданских свобод Путин (как воплощение «реакции» и «закручивания гаек»), несомненно, лучше Сталина и даже Александра III. Авторов интернет-публикаций не ссылают в Сибирь. Никого не вешают. Мораторий на смертную казнь. Гуманизм, в общем.
Существование авторитарной традиции в русской общественной мысли и, уж тем более, в государственной практике отрицать не приходится. Но гораздо интереснее понять происхождение этого авторитаризма, проследить его корни в обществе и экономическом развитии. Попытку сделать это Ричард Пайпс предпринимает в самом начале книги, и надо признать, это самая разочаровывающая часть его работы.
С одной стороны, мы обнаруживаем изрядное количество цитат, ссылок на труды русских историков, параллели с Западной Европой. А с другой стороны, порой возникает ощущение, что автор просто издевается над читателем. Весь текст состоит из расхожих нелепых стереотипов, над которыми историки издевались уже в конце XIX века. Кажется, автор вот-вот остановится, переведёт дыхание и скажет: «Ну, ладно, это я шутил. А вы поверили?»
Но нет. Не останавливается.
Самое поразительное открытие состоит в том, что в городах Московской Руси не было частной собственности (p. 10). Бедные английские и голландские купцы, которые уже в XVI веке создавали здесь свои компании на тех же правовых основаниях, что и в родной стране, видимо, ошиблись историей. В русских городах вообще не было торговли и предпринимательства — это были просто княжеские усадьбы да разросшиеся чиновничьи конторы с огромным обслуживающим персоналом. Причём разросся этот персонал, похоже, до масштабов, которые не снились ни Брежневу, ни Сталину: ведь уже в XVI веке не только Москва была одним из крупнейших европейских городов, но и другие центры, будь то Новгород, Ярославль или Рязань выглядели вполне впечатляюще. К тому же Пайпс почему-то искренне уверен, что городов было мало. Хотя достаточно заглянуть в любой исторический справочник или атлас, чтобы убедиться, что и численность городов и соотношение сельского и городского населения в допетровской Руси были примерно такими же, как и в среднем по Европе. Другое дело, что плотность населения была куда ниже. Но она и в Европе разнилась. Одно дело — Фландрия, а другое дело — Норвегия.
Ещё более сильное впечатление производит рассказ о русском земледелии. В дремучих лесах бродили крестьяне (Russian peasants roamed the country forest zone, the taiga), которые, выжигая деревья, расчищали себе под посевы пространство, а когда почва истощалась, уходили дальше, в бескрайнюю тайгу (p. 10).
В аграрной истории такая деятельность называется «подсечным земледелием», которое действительно практиковалось и в России и на Западе в ранний период Средневековья (о чём подробно рассказано, например, у Ле Гоффа). Учитывая огромное пространство — даже в Европейской России, — такие отсталые методы действительно практиковались здесь в больших масштабах и сохранились дольше, нежели, например, на Западе. Однако при чём здесь сибирская тайга? И о какой эпохе идёт речь? Во времена становления русского самодержавного государства давно уже существовали куда более передовые способы обработки земли, да и крестьяне не блуждали где попало. Кстати, американскому профессору почему-то не приходит в голову простой вопрос: если земли много, а население может в любой момент куда-то уйти, почему это должно способствовать становлению авторитарной власти? На самом деле именно способность народа куда-то перебежать — подальше от правительства — воспринималась русскими чиновниками как постоянная головная боль (правда, «подсечное земледелие» к тому времени давно ушло в прошлое). Более того, в Америке именно наличие огромного «пустого пространства», куда можно удалиться от власти, традиционно приводилось в качестве одной из причин существования демократии.
Читать дальше