Жиль Дове - Когда умирают восстания

Приученная сдерживать массы, сговариваться от их имени или давить их в случае неудачи, рабочая бюрократия проиграла свое последнее сражение. Ее тайные жертвы завели ее в никуда. Рабочая бюрократия подверглась атакам не столько за недостаток патриотизма, а скорее как ненужный расход для класса капиталистов. Буржуазию беспокоили не запоздалая и неискренняя словесная приверженность бюрократов старому интернационализму в стиле до 1914 г. — само существование профсоюзов, пусть даже раболепных, означало сохранение определенной независимости в эпоху, когда капитал не мог уже терпеть никакого другого сообщества, кроме своего собственного. Такого, в котором даже орган классового сотрудничества становился излишним, если государство не могло его полностью контролировать.

Барселона, 1936

В Италии и в Германии фашизм овладел государством легальным путем. Демократия капитулировала перед диктатурой или — еще хуже — встретила диктатуру с открытыми объятиями. А что произошло в Испании? Испания не является исключительным случаем решительного действия, которое, тем не менее, потерпело печальное поражение. Но это был крайний случай вооруженного конфликта между демократией и фашизмом, в котором природа борьбы сводилась к тому же столкновению двух форм капиталистического развития, двух форм политических форм капиталистического государства, двух государственных структур, сражавшихся за то, чтобы легитимно управлять страной. Неучастие! «Так что же, по вашему мнению, Франко и рабочая милиция — одно и то же? Крупные землевладельцы и бедные крестьяне, превращающие землю в коллективное достояние, находятся в одном и том же лагере?» Прежде всего, конфронтация возникла только потому, что рабочие поднялись против фашизма. Вся мощь и вся противоречивость движения проявились в первые его недели: бесспорная классовая война была превращена в капиталистическую гражданскую войну (хотя в ней и не было, разумеется, заранее выработанных соглашений или распределенных ролей, когда две фракции буржуазии манипулируют всеми действиями масс). История общества, разделенного на классы, в конечном счете, определяется необходимостью объединить эти классы. Если, как произошло в Испании, народный взрыв сочетается с замешательством в правящих группах, социальный кризис становится кризисом государства. Муссолини и Гитлер одержали победу в странах со слабым, недавно объединенным национальным государством и мощными регионалистскими течениями. В Испании же, начиная с эпохи Возрождения и вплоть до современного периода, государство было колониальной военной державой торгового общества. Но оно же и разрушило это общество, не допустив проведения предварительного условия индустриальной экспансии — аграрной реформы. Индустриализации приходилось прокладывать себе дорогу через преграды монополий, разворовывания общественных фондов и паразитизм. Не хватит места для описания происходившей на протяжении 19 века пестрого лоскутного одеяла бесконечных реформ и тупиков либерализма, династических фракций, карлистских войн, трагикомической череды режимов и партий перед Первой мировой войной, а также цикла восстаний и репрессий, последовавших за установлением республики в 1931 г. За всеми этими раскатами стояла слабость растущей буржуазии, разрывающейся между соперничеством с земельной олигархией и абсолютной необходимостью сдерживать восстания крестьян и рабочих. В 1936 г. земельный вопрос все еще не был разрешен. В отличие от Франции после 1789 г., в Испании распродажа церковных земельных владений в середине 19 века не привела к усилению землевладельческой буржуазии. Даже после 1931 г. Институт аграрной реформы использовал только треть находившихся в его распоряжении фондов для покупки крупных владений. Пожар 1936-1939 гг. никогда не принял бы политически столь крайнего характера, вплоть до развала государства (и включая этот развал) на две фракции, вступивших между собой в трехлетнюю гражданскую войну, без потрясений, выросших из социальных пучин предшествовавших 100 лет.

Летом 1936 г., после того, как он дал военным мятежникам все шансы на подготовку выступления, избранный в феврале Народный фронт был готов к сделке и, возможно, даже к капитуляции. Политики предпочли бы заключить мир с мятежниками, как они это сделали при диктатуре Примо де Риверы (1923-1931 гг.), которую поддержали видные социалисты. Один из них — Ларго Кабальеро служил диктатуре в качестве технического советника, затем в 1931 г. стал министром труда, а с сентября 1936 г. по май 1937 г. возглавлял республиканское правительство. Кроме того, генерал Франко, за два года до этого повиновавшийся республиканскому порядку и подавивший восстание в Астурии, был для них не так уж плох. Однако пролетариат восстал, блокировал путч на половине территории страны и взялся за оружие. Делая это, рабочие, конечно, сражались с фашизмом, но действовали при этом не как антифашисты, поскольку их действия были направлены как против Франко, так и против демократического государства, больше опасавшегося инициативы рабочих, нежели восстания военных. На протяжении 24 часов сменились три премьер-министра, прежде чем был признан свершившийся факт вооружения народа. Ход восстания продемонстрировал еще раз, что проблема насилия не является, в первую очередь, технической. Победа достается не той из сторон, которая обладает преимуществом в вооружении (армии) или в численности (народу), а скорее той, которая отваживается проявить инициативу. Если рабочие проявляли доверие по отношению к государству, то государство оставалось пассивным или обещало луну с неба, как произошло в Сарагосе. Если их борьба оказывалась сконцентрированной и решительной (как в Малаге), рабочие одерживали победу. Если же им недоставало энергии, их топили в крови (20 тысяч убитых в Севилье).