Рене Претр - Там, где бьется сердце. Записки детского кардиохирурга

— С удовольствием.

На следующий день мы встретились у входа в отделение скорой помощи.

— Где бы сесть, чтобы составить список? У вас есть кафетерий?

Наивность моего вопроса вызвала у коллег легкую усмешку.

— Есть, но он очень маленький, и там особо нечего заказывать.

— Сойдет.

Кафетерий действительно был крошечным. Туда вела винтовая лестница. Его расположение над больничным комплексом, словно гнездо впередсмотрящего на мачте, делало это место особенно симпатичным. Там было всего четыре маленьких столика. Чай, кофе, несколько сортов газировки. Я взял кофе, который оказался очень сладким.

— Поехали.

Я развернул длинный список, и мы стали отмечать имеющиеся медикаменты. Почти все были в наличии. Я отметил те немногие, которых не было, и их местные эквиваленты.

Закончив проверку, я уехал.

Вместе с Доминик мы подвели итоги:

— Слушай, выглядит хорошо. Можно обойтись без тех лекарств, которых нет, у них есть другие, не хуже. И, кстати, план операций у них работает без перебоев. Это косвенно доказывает, что там должно быть все, что нам нужно.

Итак, везде зажегся зеленый свет. Мне казалось, что я проконтролировал все до мельчайших деталей. Мы со спокойной душой заказали билеты на самолет и через полтора месяца прибыли на место. Вдесятером мы приехали в Сиемреап в субботу вечером. По доброй африканской традиции мы осмотрели нескольких детей сразу же после приезда, чтобы на следующее утро начать оперировать.

В этот самый момент Барбара подала мне вторую канюлю, ту, которая будет отводить кровь из тела. Вокруг нас знакомые звуки. Попискивание монитора, потрескивание электрокоагулятора, размеренное дыхание респиратора. Я протянул руку.

Еще до тишины меня изумила темнота.

Темнота, которая вдруг обрушилась на нас. А за ней, через долю секунды — тишина. Полная чернота и безмолвие. Как в туннеле. Мой налобный фонарь, таким ярким лучом освещавший операционное поле, как будто взорвался. Темнота была для меня еще глубже, потому что освещение было ярким и зрачки мои сузились. Все погасло и остановилось: мониторы, респиратор, аппарат искусственного кровообращения. Еще долю секунды мы стояли в оцепенении. В следующую долю секунды пришел страх. Затем включились рефлексы.

— God [46] Господи! — Прим. пер. ! Она больше не дышит.

Это Доминик.

— Дайте свет! Мне нужно проводить вентиляцию легких, дать кислород.

Ее голос звенел в этой пещерной тишине. Он словно рикошетил от стен и отзываясь слабым эхом. У Доминик была некоторая свобода движений, чего не сказать обо мне — я был в плену у своего снаряжения, буквально «привязан» к операционному столу. Изобретательная Доминик нащупала свой мобильный телефон и нашла функцию «фонарик». Головка ребенка озарилась светом.

— Держи! — приказала она кому-то рядом.

Затем отсоединила от выключенного респиратора трубку, которая вставлена в трахею ребенка, и подключила ее к баллончику, а затем принялась сжимать его с равными интервалами, чтобы восстановить дыхание.

— Сжимай. Равномерно. Вот так!

Ее мозг работал четко, она думала и о других детях — о тех двух, которые были еще в реанимации, с искусственной вентиляцией легких.

— Бегом в реанимацию, надо проверить, идет ли вентиляция у прооперированных. А если нет, то догадались ли наши ребята начать вентиляцию легких вручную.

Один из медбратьев унесся туда. Я ощупал пальцами грудную клетку ребенка, нашел рассечение грудины, осторожно дотронулся до сердца. Оно меня успокоило — оно сокращалось все с той же силой и той же частотой, что и раньше. Оно не подвело и храбро продолжало свою работу. Я чувствовал и свободное движение легких при дыхании с помощью баллончика. Я нашел аорту и слегка сжал ее большим и указательным пальцами, чтобы оценить ее наполняемость. Кровяное давление, которое уже не отражалось на экранах, показалось мне хорошим. Кто-то вынул фонарик (или еще один мобильный?) и любезно зажег второй луч света. Всё под контролем. Ни паники, ни нервов. Я спросил:

— Кто-нибудь знает, что произошло?

— Не больше твоего. Видимо, отключили электричество.

— Бог его знает, сколько оно будет продолжаться.

Вернулся запыхавшийся медбрат.

— В реанимации есть электричество. Респираторы работают, свет тоже есть. С детьми все в порядке.

— Одной заботой меньше. Остается только надеяться, что и здесь скоро включат.

Ждать пришлось долго. Мы ничего не видели и ничего не могли делать, и от этого время тянулось еще дольше. Доминик старательно продолжала вентиляцию легких. В полумраке, который не рассеялся, хотя зрачки уже привыкли к нему, я ничего не мог различить в сердце девочки. Только мои пальцы на его поверхности и на аорте говорили, что оно работает нормально.