Наталья Первухина-Камышникова: В. С. Печерин: Эмигрант на все времена

Он узнал бы, что папой римским стал славянин, поляк, которого считают вдохновителем антикоммунистического сопротивления, за что одни его прославляют, а другие проклинают. Что своим нравственным влиянием папа римский помог осуществлению мечты поляков о национальной независимости. Независимость Польши Печерин поддерживал всегда – и как противник николаевской политики, и как католик. Но что бы для него значило понятие «антикоммунистическое сопротивление»? Мог ли бы он предположить, что его имя будет почитаться противниками коммунизма? Прошедшее столетие изменило представления о свободолюбии и деспотизме, внесло путаницу в понятия «левый» и «правый». В 1871 году, используя герценовскую метафору, Печерин писал: [84]

Все мои мысли, все сочувствия на противоположном берегу с передовыми людьми обоих полушарий; а в действительной жизни я остаюсь по сю сторону с живым сознанием, что принадлежу к презренной и ненавистной касте тех людей, коих еще древние римляне называли inimici generis humani [враги рода человеческого – лет. ], и что черты, свойственные духовенству, неистребимы, т. е. это каторжное клеймо остается неизгладимым на вечные веки веков (РО: 235).

Мог ли он представить себе, что «передовые люди обоих полушарий» поддерживали в XX веке режимы, повлекшие за собой «торжество смерти», угаданное игрой юношеской фантазии в давно забытой романтической поэме? Поверил ли бы он призывам католической церкви к религиозной терпимости или счел бы их вынужденной уступкой секуляризму, единственному гаранту свободы вероисповедания в разгоревшихся в XXI веке религиозных войнах? В годы торжествующего атеизма в обращении Печерина в католичество видели шаг к свободе совести, к свободе религиозной мысли. Такой же освобождающий смысл может иметь его отход от религии. В словах Печерина о «врагах рода человеческого» заключен протест против удушения свободной мысли, когда церковь своим авторитетом поддерживает все виды обскурантизма или становится политическим символом национального государства.

Как уже говорилось, в истории жизни Печерина, какой она предстает в его записках, каждый может найти подтверждение своим взглядам и представлениям о прошлом и о настоящем. Подвижность воображения, неустанная работа мысли, жадно ищущей пищи и отвечающей на любые новые впечатления потоком лирических размышлений, изливались в письмах Печерина самыми противоречивыми высказываниями. Хотя с годами он все больше выступает защитником государственности в лице высоко им ценимых английских порядков и законности, его воображение иногда воспламеняется известиями о новых формах политического и социального протеста, и чем более радикальны они, тем живее он на них реагирует, в огромной степени привлеченный контрастом со своей расписанной, упорядоченной, навеки запечатанной в стенах больницы и церкви жизнью. Новое поколение – «все эти нигилисты и нигилистки», дело Нечаева («Нечаевское дело – очень важное и утешительное в русском быту», – в ответ на сообщение Чижова пишет он 13 августа 1871 года), попытка покушения на князя А. М. Горчакова – для него явления совершенно абстрактные, вызывающие только любопытство. Неприятие их Чижовым ему не совсем понятно, а стрелявшая в Горчакова девушка вызывает легкомысленное восхищение: «Вероятно, она постоянно носит револьвер за своим девичьим поясом! Каковы русские дамы! Настоящие спартанки! Признаюсь, тут есть богатые материалы для революции» (11 июля 1876 года). Можно ли в наши дни не вспомнить о поясе шахида, когда читаешь эти строки? Как и когда-то, Печерина увлекла не так идея, стоящая за действиями нечаевцев («…это тот же фанатизм – только в другом виде… слепая вера в слова пророка, обещающая земной рай… Все это одни фразы: человечество! прогресс!») или юной террористки, как эстетическая сторона их готовности к жертве.

В Ирландии Печерин всегда осознавал цивилизующее влияние Англии, и Мак-Уайт единственным косвенным доказательством его симпатий к тайной революционной организации Фениев, борцов за независимость Ирландии, называет найденный в архиве Печерина текст «Молитвы воина», предположительно им самим написанной. Осуждать идеи и поведение людей прошлого с позиций современности не только несправедливо, но опасно – тем, что дает нам ложное чувство превосходства, как если бы знание последствий их заблуждений освобождало нас от опасности совершать собственные ошибки в меняющихся исторических обстоятельствах.