Влияние монтажа как особой эстетики ощутимо в прозе и еще более консервативных авторов, чем Волошин и Клюев, — например, в монархической и националистической по духу повести Бориса Садовского «Александр Третий» (1930):
В тот день великий князь Владимир собрался на облаву; двоюродный брат его Константин сочинил сонет.
И в кабинете Августейшего поэта слушает звучные стихи Иван Александрович Гончаров, кривой старичок во фраке и белом галстуке.
У К.Р. в покоях Мраморного дворца стеариновые свечи в люстрах, масляные лампы; историческая мебель на тех же местах, где была и сто лет назад [266] Садовской Б. Александр Третий / Предисл., подгот. текста и публ. С. Шумихина // Новое литературное обозрение. 1993. № 2. С. 5–22. Наиболее вероятным источником такого стиля являются «симфонии» А. Белого и, возможно, роман «Смерть Вазир-Мухтара» Ю. Н. Тынянова — автора, который по своим вкусам и в целом по мироотношению должен был восприниматься Садовским как антагонист: Тынянов был демократом и считал футуризм важнейшим явлением культуры, Садовской был монархистом и футуристов терпеть не мог еще с первых их выступлений («Из общего течения автомобильно-ресторанно-хулиганского футуризма я выделяю культурные поиски „Центрифуги“ и отчасти „Очарованного странника“», — писал он в рецензии на умеренно-футуристический журнал «Очарованный странник» в 1913 г.).
.
«Монтажное» мышление проявилось не только в литературе, но и в филологии — в первую очередь в работах формалистов. Упоминания о монтаже как принципе работы (а не только объекте анализа) стали фирменной маркой Виктора Шкловского еще в 1920-е годы: так, Александр Архангельский назвал свою пародию на его эссеистику «Сентиментальный монтаж» (1929). Юрий Цивьян показал, что в ранних работах Шкловского присутствует постоянный мотив резкого поворота изображения набок, при котором оно приобретает новый смысл, и сравнил этот прием с аналогичными визуальными эффектами в кинематографе 1920-х, где они были частью «острых» стилистик монтажа [267] Цивьян Ю. А. На подступах к карпалистике: Движение и жест в искусстве, литературе и кино. М.: Новое литературное обозрение, 2010. С. 150–163. Цивьян квалифицирует это действие как жест , который в его концепции антонимичен монтажу (Там же. С. 245–251).
.
Юрий Тынянов не использует в своих статьях монтажные приемы композиции материала, но применяет терминологию киномонтажа к анализу классических литературных произведений, рассматривая их словно бы через призму киноэстетики 1920-х годов. Приведу пример из статьи «Пушкин» (1928):
Сила отступлений [в поэме «Руслан и Людмила»] была в переключении из плана в план.Выступало значение этих «отступлений» не как самих по себе, не статическое, а значение их энергетическое:переключение, перенесение из одного плана в другой само по себе двигало. Подобно этому сравнение (шире, образ) у Пушкина в этой поэме перестало быть уподоблением, сравнением предмета с предметом: оно тоже стало средством переключения. […] При этой внефабульной динамике сами герои оказались переключаемыми из плана в план [268] Впервые опубликована в книге Тынянова «Архаисты и новаторы» (Л.: Прибой, 1929). Здесь цит. по кн.: Тынянов Ю. Н. Пушкин и его современники / Под ред. В. В. Виноградова, сост. В. А. Каверина и З. А. Никитиной. М.: Наука, 1969. С. 122–165, цит. с. 138. Авторская разрядка Тынянова заменена курсивом. Об интересе Тынянова к монтажу см. также: Паперный В. Культура Два. С. 282.
.
По-видимому, Тынянов показывает здесь черту, действительно характерную для поэтики Пушкина, но использованные лексика и метафорика свидетельствуют о влиянии на аналитический аппарат ученого представлений о резком изменении планов съемки в кино: от крупного — к мелкому или наоборот. Так как монтаж ассоциировался у интеллигентного читателя 1920-х с современностью, то, описывая творчество Пушкина в терминах «переключения планов», Тынянов делал классического автора актуальным для своих читателей.
Киномонтаж становится советским
Монтажные эксперименты в советском кино получили распространение в начале 1920-х — немного позже начала «монтажных» экспериментов в литературе и изобразительном искусстве (В. Татлин, Эль Лисицкий). Одним из первых их пропагандистов и практиков стал Дзига Вертов, который дал первые уроки киномонтажа молодому театральному режиссеру Сергею Эйзенштейну, вскоре, как известно, ставшему кинематографистом и принципиальным оппонентом Вертова. Однако «острый», основанный на быстром ритме монтаж прижился в российском кино не сразу — часть российского киносообщества встретила распространение новой техники весьма неодобрительно. Эти оппоненты полагали, что энергичный монтаж с резким «переключением планов» (тогда его называли «американским», так как считалось, что именно в кинематографе США он распространен больше всего) не соответствует русской национальной психологии, для которой якобы наиболее важны медленно протекающие, но сильные переживания, а их изображение возможно только при минимальном использовании быстрой смены планов [269] Цивьян Ю. А. На подступах к карпалистике. С. 254–262.
.
Читать дальше