Арон Гуревич: Категории средневековой культуры

Теория Геория Ф. Керна о «добром старом праве» подвергалась в 60-е и 70-е гг. критике (189, 187, 171, 258 и сл.). Критики, по-видимому, правы в той мере, в какой подчеркивают влияние римского права на законодательство раннего средневековья и показывают как существование правовых нововведений в эту эпоху, так и их обоснование теоретиками феодального общества (184, 157—188). Картина, рисуемая Керном, статична, он не ответил на вопрос о том, как старое право функционировало на практике, в меняющихся социальных условиях. Квалификация Керном средневекового права как «старого и доброго» верна преимущественно для обычного права (254, 26 и сл.). Однако, на наш взгляд, его идеи не утрачивают своего значения в плане культурно-историческом, ибо в данном аспекте существенны не конкретные вариации и многообразие реальных отношений, а принципы, лежавшие в основе доминировавших представлений о праве. Право изменялось, развивалось, вводились новые законоположения, и тем не менее в восприятии людей средневековья отличительным признаком добротности и обоснованности правовой нормы оставался прецедент, который в ту эпоху выражался в отнесении источников этой нормы к «седой старине».

В средневековой Исландии были распространены рассказы о «живых покойниках», которые бдительно стерегли запрятанные в курганах сокровища, — видимо сокровища эти были нужны им не меньше, чем живым.

«Хулительная песнь» считалась у древних скандинавов средством причинения врагу как морального, так и чисто физического ущерба.

Видимо, «богач», «жирный», но не исключено, что это — имя собственное.

См. также «Сов. востоковедение», 1958, № 5, с. 12.

Впрочем, некоторые отголоски древнего деления на возрастные классы можно обнаружить в специфических формах поведения неженатой молодежи, в частности в обычае шаривари (118, 124, 104 и сл.).

Понадобились длительные усилия, для того чтобы отучить знатных юношей от привычки плевать и сморкаться за столом чавкать и чесать свое тело той же рукой какой брали пищу из общей тарелки, класть в нее недоеденные куски или обглоданные кости и пить из общего кубка, не вытерев перед тем губ, спать во время трапезы или же слишком много разговаривать и проявлять жадность в еде.

Гигиена тела несомненно стояла в средние века неизмеримо ниже чем в античности или в Новое время, но бани существовали и за восклицанием Мишле «тысяча лет без бань!» не стоит никакой реальности.

В современной французской медиевистике переход к феодализму принято датировать концом X — началом XI века и считать результатом резких и глубоких сдвигов — отсюда выражение «феодальная революция». Эта точка зрения вызывает возражения.

Сам же Ле Гофф полагает, что в тройственном расчленении общества в учении Адальберона на «молящихся», «воинов» и «тружеников» можно видеть трансформированный вариант Древней «индоевропейской трехфункциональность идеологии», открытой Ж. Дюмезилем (196). Следовательно, трехфункциональность, была дана изначально, а не явилась продуктом развития мысли позднего времени.

Вспомним, что завершенная доктрина о «небесной иерархии» была выработана Псевдо-Дионисием Ареопагитом за несколько веков до зарождения земной феодальной иерархии. Корреляция между обеими иерархиями, которая в средние века не, могла не броситься в глаза, отнюдь не имела своей причиной развитие социально-экономических структур (6, 12—14).