Андрей Исэров - США и борьба Латинской Америки за независимость, 1815—1830

Видимо, первым североамериканцем, лично встретившимся и говорившим с генералом Боливаром, был «особый агент» Бэптис Ирвайн. Он пробыл в Новой Гранаде вторую половину 1818 – начало 1819 гг., пытаясь добиться возмещения убытков за захват каперами повстанцев двух кораблей США. Именно Ирвайну довелось стать единственным гостем из Соединенных Штатов (и одним из всего двух иностранцев) на Ангостурском конгрессе. После первой встречи он был очарован Боливаром как человеком «либеральных принципов», блестящим и красноречивым собеседником [1323]. Но первые сомнения в герое появляются уже через месяц, когда агент заметил «испепеляющее тщеславие» генерала.

Ирвайн считал замыслы Боливара дон-кихотскими и утверждал, что любые перемены приведут к лучшему, хотя страна уже понесла трудно поправимый урон: «Правление Диктатора вызвало неурядицы (disorders), для исправления которых потребуются долгие годы и огромные усилия. Он может хвастать, что уничтожил репутацию и доверие к своей стране, и обрел врагов вместо друзей. Он может хвастать, что разрушил или никогда не развивал ее ресурсы и превратил плантации в пустыню, особенно в Миссиях; и он действительно может хвалиться, что не раз подавал губительные примеры безнравственности. Его речи и прокламации либо прямо лживы, либо так построены, чтобы нести много недомолвок и обмана». «Раскол» (Dissimulation) и «дух интриги» Ирвайн называл среди «ведущих черт» «главного шарлатана». «Без какого-либо военного образования он подражает языку Наполеона, без луча подлинного политического знания или намека на нравственность он обезьянничает стиль и (говорят) претендует на характер Вашингтона» [1324]. Плохое впечатление не смог загладить даже Ангостурский конгресс, идея и ход проведения которого вызвали очевидное одобрение Ирвайна [1325].

Заметим, что взгляды Ирвайна не получили никакого распространения в периодической печати и не могли повлиять на восприятие Боливара североамериканской публикой. Примечательно, однако, что всего за несколько месяцев балтиморский журналист прошел ровно тот же путь, какой предстоит пройти общественному мнению США за несколько лет, – от восхищения Боливаром – борцом за свободу, до ненависти к Боливару – военному диктатору. Безусловно, неглубокий и неуравновешенный Ирвайн не вдумывался в характер Освободителя, а лишь пользовался уже сложившимися готовыми либерально-республиканскими клише.

Как раз во время проведения Ангостурского конгресса, которому предстояло принять Колумбийскую конституцию, Боливар впервые привлек внимание североамериканцев не только как военачальник, но и как государственный муж. Анонимный корреспондент (с подавляющей долей уверенности – Бэптис Ирвайн) в целом поддерживал линию Боливара на конгрессе, высказанное им желание сложить с себя властные полномочия, но возражал против замысла пожизненного сената и, по собственному утверждению, не мог легко расстаться с былой враждой к Боливару «как человеку неумеренного тщеславия и плохому руководителю» [1326].

Другой корреспондент, очевидно, капеллан миссии коммодора Перри (целью ее было наладить связи с революционерами и противодействовать каперству) Джон Хэмблтон утверждал, что «абсолютный диктатор» Боливар ставит свою волю выше закона [1327]. Примечательно, что никто пока не обратил внимание на централистские взгляды Боливара, считавшего федерализм США нежизнеспособным в Южной Америке [1328]. В целом оценка Боливара и его военных успехов в Колумбии и Венесуэле отдельными изданиями зависела от их взглядов на Латинскую Америку в целом – так, “National Intelligencer” был скорее оптимистичен [1329], a “Columbian Centinel” недоверчив [1330]. Критик «идеи Западного полушария» Эдвард Эверетт, подчеркивая различия испанской и англо-саксонской политических культур, писал, что никакие усилия не смогут сделать из Боливара Вашингтона – метафора появилась, но пока в отрицательном смысле [1331].

Газеты широко перепечатывали прокламации Боливара, полученные либо прямо через корреспондентов, либо через периодику революционеров или через вест-индские издания, такие как британский “Jamaica Courant” или голландский “Сига£ао Courant” Публикуя, например, обращение Боливара от 14 октября 1820 г., редакторы отмечали, что оно – «продукт широкого ума, дышит миром и доброй волей даже к врагам страны, но в тоже время смело утверждает независимость и решимость отстаивать ее наперекор всем препятствиям» [1332].

Именно к концу 1821 г. относится примечательное событие: Уильям Дуэйн, видимо, впервые в североамериканской прессе сравнил Боливара с Вашингтоном – он заслужил такое сравнение, когда после победы при Карабобо объявил на Кукутском конгрессе об отказе от власти [1333]. Совсем скоро, когда до США дойдет весть об отказе Боливара от жалованья, сравнение повторят многие газеты, даже обычно скептический “Columbian Centinel”. «Часто замечают», писало бостонское издание, «что патриотический вождь революционеров Испанской Америки всегда считал примером для подражания великого патриотического вождя Северной Америки». Отказ от жалованья показывает, как верен Боливар своему идеалу. Найлс замечает, что «Боливар дельно воспроизводит славнейшие (most illustrious) черты характера нашего Вашингтона». Если Боливар будет «стойким до конца», он заслужит честь называться «отцом своей страны» [1334]. Журналист, правда, не сразу решился поместить Боливара рядом с первым президентом США, отмечая, что его поступки на пути восстановления прав свободного народа превосходят подвиги всех патриотов, кроме разве самого Вашингтона [1335]. Но затем тон Найлса становится увереннее, и осенью 1822 г. он уже смело утверждает, что Боливар достоин стоять наравне с Вашингтоном «как копия великого оригинала». Гражданские таланты этого героя не уступают военным: «Он точно является самым прославленным солдатом и государственным мужем нашего времени» [1336].