Николай Карпов - Мятеж главкома Сорокина. Правда и вымыслы

Но особенно впечатлял Туркменский конный дивизион бригады. Он полностью состоял из добровольцев, текинских всадников на собственных лошадях. Вместо мундиров или черкесок они были одеты в халаты: красные, синие и зеленые. На головах — громадные курчавые папахи (тельпеки), надвинутые низко на глаза. Смуглые лица этих всадников поражали энергией, выражением решимости. Их вооружение тоже было собственным: кривая сабля (клыч), нож за длинным кушаком, обмотанным несколько раз вокруг талии. В полку им выдавали только погоны и винтовки. Такая форма одежды для текинцев была повседневной и в быту, то есть как у кубанских и терских казаков. Все всадники этого дивизиона были только на жеребцах, строгих, злых и строптивых. Кобылиц они держали лишь для приплода, ставить их под седло, ездить на кобыле для текинца было верхом позора.

В это же время в Туркестане служил будущий командующий Добровольческой армией молодой офицер Л.Г.Корнилов. Он очень часто бывал в текинском дивизионе, выучил местный язык и выполнял разведывательные задания. В сопровождении подготовленных им же верных текинцев он объездил все уголки этого пустынного знойного края. Несколько раз, переодевшись дервишем и с риском для жизни, он отправлялся в Кашгар, собирал нужные сведения о дислокации английских и афганских частей, наносил на карту караванные тропы, действующие колодцы, устанавливал связи с местными жителями. О том, что Сорокин в это время встречался с Корниловым, сведений нет, скорее всего, их и не было. Но видеть его он мог наверняка. Судьбе же угодно было распорядиться так, что в Гражданскую войну они оба стали командующими армиями, Л.Г.Корнилов — белой Добровольческой, а И.Л.Сорокин — красной Северокавказской. Армии этих талантливых полководцев насмерть схлестнулись в марте 1918 г. под Екатеринодаром, и победу одержал Сорокин, несмотря на то, что противником его были офицерские полки.

А весной 1901 г. главная задача Сорокина заключалась в том, чтобы следить за здоровьем казаков своей сотни. Полковой врач сразу обратил внимание на молодого младшего фельдшера, активно взявшегося за выполнение своих обязанностей. Его часто посылали сопровождать больных в бригадный и корпусной лазареты, расположенные в Ашхабаде, он бывал в губернском центре на складе медицинского имущества, где получал положенные для полка медикаменты.

В наследство от предыдущего фельдшера сотни Сорокину достался примитивный фельдшерский пункт. В нем было тесно, для санитаров помещение вовсе отсутствовало, на санитарных повозках брезент был изорван, скудный набор медикаментов для оказания доврачебной помощи хранился в пыли и на жаре. Первое, что сделал Сорокин, — он с помощью выделенных ему полковым врачом казаков и санитаров пристроил из самана к старому помещению еще две просторных комнаты для приема больных и для изолятора. Для медицинского имущества был вырыт погреб, где в сравнительной прохладе хранился запас свежей прохладной воды и медикаменты. Для лошадей был сделан навес, который потом превратили в небольшую конюшню, оборудовали новую коновязь.

Так месяц за месяцем без особых изменений проходила рутинная служба. Разнообразие вносили полковой праздник, соревнования по пулевой стрельбе, где Сорокин вскоре завоевал несколько призов, отличился он и в соревнованиях по шахматам. В этой игре не только в сотне, но и в полку ему не было равных, сказывался опыт, полученный в станице и в военно-фельдшерской школе. Пригодились приемы игры, которые передал ему в свое время проживавший в Петропавловской известный кубанский селекционер, будущий академик В.С. Пустовойт. Но особенно Сорокин отличался в джигитовке. Казалось бы, по роду службы от младшего военфельдшера не особенно требовалось виртуозное владение конем и оружием, но он так преуспел в этом почетном для каждого казака деле, что после одного из показательных выступлений полковой учебной команды ему от командования бригады вместо его, в общем-то, еще неплохого коня, вручили чистопородного текинца, с которым он не расставался потом в течение всей службы в полку.

Конечно, нелегко было молодому казаку оторваться от родного дома на столь продолжительное время, отпусков нижним чинам за четыре года срочной службы не полагалось. Изредка приходили письма. Писал их брат Григорий, подробно сообщал о домашних делах, об ухудшающемся здоровье отца, о друзьях детства, которых судьба разбросала служить кого на Кавказ, кого в центр России, а кого в далекую Польшу. Однако служба все же пришла к концу, и Иван Сорокин, прослужив, как и положено вольноопределяющемуся, два года, вернулся домой. Ему шел 21-й год. Он возмужал, прибавил в плечах и росте, бросалась в глаза его аккуратность в одежде, умение с шиком носить оружие, ставшие привычкой после службы в Закаспии.