Денис Хрусталёв - Русь от нашествия до «ига». 30–40 гг. XIII в.

Обращает на себя внимание то, что «татары» подошли к русским границам «безвестно», то есть неожиданно. Вероятно, это было связано с тем, что они прошли «лесом», то есть не через тот степной коридор, у которого их, очевидно, ждали. Ясно, что они хотели запутать русских. Кроме того, имея возможность напасть неожиданно, они не стали ее использовать и предпринимать каких-либо поспешных действий. Наоборот, Нузла (Нужа, или Онуза) был, судя по всему, небольшим городком, расположенным на границе лесостепи где-то на берегах Воронежа (возможно, в устье Лесного и Польного Воронежа) [211]. Захватив этот городок, Бату остановился нарочито на границе рязанских владений и направил к русским вполне лояльное посольство, якобы для того чтобы избежать лишнего кровопролития. Должно было создаваться впечатление того, что монголы вовсе не желают двигаться на север и, если русские их не спровоцируют, далее не пойдут. Вина за вторжение в любом случае должна была лежать на непокорных русских, а не на представителе универсальной империи. История показывает, что в других регионах мира монголы всегда поступали точно так же: предложения о мире были подчинены целям дезориентации противника, разведки и оправдания экспансии в глазах собственных воинов.

Послы Батыя, которых князья предусмотрительно не подпустили к оборонительным укреплениям своих городов, предложили рязанцам мир в обмен на десятину, вероятно ежегодную:

«И оттоле посла послы своя, жену чародеицу и два мужа с нею, ко княземъ и в конех, десятое в белых, десятое в вороных, десятое в бурых, десятое в рыжихъ, десятое в пегих. Князи же Резаньстии Юрьи Инъвгоровичь, братъ его Олегъ [и Романъ] Инъвгоровичь, и Муромьскии и Проньскии, не пустячи к городомъ, [выидоша противу имъ в Воронажь]» [212].

О результатах этих переговоров судить сложно. О дальнейших действиях князей источники содержат противоречивую информацию, лишенную порою даже внутренней логики. Летопись излагает дело таким образом, что рязанцы сразу и наотрез отказались вести какой-либо диалог с монголами, но предложили им решить дело на поле брани ( «хотеша съ ними брань сътворити» [213]):

«И ркоша имъ князи: «…аще нас не будет всех, то все то ваше будет». И оттоле пустиша их къ Юрью в Володимерь, и оттоле пустиша от Нухле Татары в Воронажи. Послаша же рязяньстеи князи къ Юрью к Володимерьскому, просяще у него помоце, или самому поити» [214].

Остается непонятным, почему, если война признавалась неизбежной, было необходимо отсылать батыевых послов во Владимир, а за ними вдогонку посылать собственные просьбы о помощи. И по какой причине в таком случае князья вдруг разрешили («пустиша») татарам переправиться через Воронеж и вступить на рязанскую территорию — от Нузлы, занятой татарами ранее, в «Воронажи», то есть туда, где они встречались с татарскими послами (по некоторым предположениям, междуречье Лесного и Польного Воронежа)? [215]Тактическим ходом это назвать нельзя. Скорее всего, перед нами следы позднейшей модернизации событий, направленной на прикрытие неуклюжих действий князей накануне вторжения. Рязанцы, находившиеся фактически в вассальной зависимости от Суздаля, должны были действовать в рамках проводимой их сюзереном политики, то есть уступать, замирять и соглашаться с татарами. Вероятно, Юрий Ингваревич, встретив послов за городом, что могло быть признано дружеским жестом, немедленно согласился с требованиями Батыя и позволил его войскам переместиться для зимовки от Нузлы на Воронеж, где ждать послов от великого князя. Так как в Рязани считали, что самостоятельно (без согласия сюзерена) мирный договор с монголами они заключать не могут, то отослали парламентеров во Владимир, где и принимались важные внешнеполитические решения [216]. Однако расчет на заступничество со стороны Суздаля не оправдался. Великий князь Юрий предал рязанцев, хотя и сделал это перед лицом нависшей над всеми его землями угрозой, что в глазах летописца служит ему некоторым оправданием:

«Юрьи же самъ не поиде, [ни посла къ нимъ,] ни же пакы послуша князь рязаньскых молбы, нь самъ хоте особь брань сътворити.

Нь уже бяше божию гневу не противитися, яко же речено бысть древле Исусу Наугину господомь; егда веде я господь на землю обетованую, тогда рече:

«Азъ пошлю на ня преже вас недоумение и грозу и страх и трепетъ».

Також и преже сих отъять господъ от нас силу и храбрость, а недоумение и грозу и страхъ и трепетъ вложи в нас за грехы наша» [217].