Дэвид Ремник - Могила Ленина. Последние дни советской империи

Какучая быстро взглянул документы. Было похоже, что их в спешке печатали на обычной пишущей машинке. Под текстами он увидел торопливый росчерк Янаева. Кравченко добавил, что к телебашне скоро подойдут танки. Из телецентра никому не выходить. Для сообщения между зданиями пользоваться подземными переходами. Ждать распоряжений.

Не успевший протрезветь Геннадий Янаев приступил к исполнению обязанностей в четыре часа утра. Через 30 минут маршал Язов разослал в войска секретную телеграмму 8825 с приказом о приведении всех воинских частей в повышенную боеготовность. Военослужащих отозвать из отпусков. Таманской мотострелковой дивизии, Кантемировской танковой дивизии, дивизии имени Дзержинского и нескольким подразделениям Рязанской дивизии ВДВ выдвинуться в Москву.

Своим подчиненным в Министерстве обороны Язов изложил сложную теорию заговора, придуманную Крючковым: близится антисоветский переворот, необходимо перехватить инициативу. “В толпе будут люди, готовые бросаться под танки или кидать коктейли Молотова, — предупредил Язов. — Никакого кровопролития, никакой резни”.

У премьер-министра Павлова выдалось кошмарное утро. Большую часть ночи он пил с Янаевым. Теперь Крючков пытался вызвать его, чтобы организовать в Кремле совещание.

Около семи утра кремлевский врач Дмитрий Сахаров был вызван к Павлову на дачу. Доктору сказали, что “Павлову плохо”.

“Павлов был пьян, — свидетельствовал позже Сахаров. — Но это было не обычное, простое опьянение. Он был взвинчен до истерики. Я ему оказал помощь”.

В казармах Кантемировской танковой дивизии, расположенной в подмосковном Наро-Фоминске, было тихо. Рядовой Виталий Чугунов, светловолосый парень из Ульяновска, крепко и безмятежно спал. Это были последние сладкие часы перед понедельничной побудкой и очередной неделей службы. Вообще Чугунов рассчитывал, что окажется среди первого поколения советских солдат, служащих мирному государству, где “новое мышление” не допустит ни нового Афганистана, ни новой оккупации Восточной Европы.

Вдруг в казарму влетел офицер с криком: “Подъем!” Не было ни путаных объяснений, ни сообщений о Горбачеве или чрезвычайном положении. “Мы все подумали, что это обычная учебная тревога, быстро встали и приготовились”, — вспоминал Чугунов. Вскоре он уже сидел в танке, и их длинная колонна двинулась к Москве. Чугунов и его товарищи удивились, увидев, что они разворачиваются на север и на большой скорости въезжают, кроша асфальт, на автостраду.

По пути Чугунов видел, что люди машут танкам и бронетранспортерам. Он слышал крики: разворачивайтесь, езжайте назад. Постепенно до молодых солдат начало доходить, что происходит. Чугунов понял это раньше других. Когда в 1968-м советская армия вошла в Прагу, его отец был танкистом. Он часто рассказывал сыну, какого страха натерпелся в тот день. Офицеры предупреждали их, что чехи будут подносить им коробки с отравленными шоколадными конфетами. И вино тоже отравят. А когда его танк с грохотом въехал в город, он услышал: “Оккупанты!”, “Свиньи, идите домой!” Теперь, глядя вперед на дорогу, Чугунов подумал, что его ждет что-то пострашнее пережитого отцом.

О перевороте объявили в шесть утра. Нервничавшие дикторы начали зачитывать документы, полученные Кравченко в ЦК:

“В тяжкий, критический для судеб Отечества и наших народов час обращаемся мы к вам! Над нашей великой Родиной нависла смертельная опасность! Начатая по инициативе Михаила Сергеевича Горбачева политика реформ, задуманная как средство обеспечения динамичного развития страны и демократизации общественной жизни, в силу ряда причин зашла в тупик. <���…>

На глазах теряют вес и эффективность все демократические институты, созданные народным волеизъявлением. Это результат целенаправленных действий тех, кто, грубо попирая Основной Закон СССР, фактически совершает антиконституционный переворот [!] и тянется к необузданной личной диктатуре. <���…>

Страна погружается в пучину насилия и беззакония. Никогда в истории страны не получали такого размаха пропаганда секса и насилия, ставящие под угрозу здоровье и жизнь будущих поколений. Миллионы людей требуют принятия мер против спрута преступности и вопиющей безнравственности”.

Ельцин сидел за завтраком у себя на даче в поселке Усово, когда ему начали звонить. Быстро у него собрались Геннадий Бурбулис, Руслан Хасбулатов и другие российские чиновники, жившие неподалеку на дачах поменьше. Ельцин получал от республиканской разведки предупреждения о том, что назревает переворот. Глядя на то, как Горбачев заигрывает со своими худшими врагами, Ельцин понимал, что переворот возможен. Но все же до нынешнего момета он не думал, что это случится. А теперь нужно было действовать.