Симона Берто - Эдит Пиаф

Едва выскочив из этого переплета, Эдит и Пиле отправились на гастроли. Блуждая в тумане, засасываемая болотом наркомании, она цеплялась за Пилса.

"Понимаешь, я не могу с ним расстаться, кроме него у меня

никого нет, Момона. Если бы ты знала, как он со мной нежен,

терпелив, ни разу не рассердился... А что я ему устраивала...".

Я молчала, но про себя думала, что было бы лучше, если бы он один раз вышел из себя и даже как следует отлупил. Но на это рассчитывать не приходилось: всю свою жизнь он только и делал, что очаровывал, а чтобы удержать Эдит, нужна была железная рука. Эдит никогда не была легким человеком, а уж тем более теперь, когда она с головокружительной быстротой катилась под откос.

Чтобы не слишком налегать на морфий, она пила. Теперь уже не ради веселья, как раньше, а из страха перед ломкой. В этой ситуации Жак был скорее партнером, чем надсмотрщиком. Кроме того, он искренне считал, что для нее опаснее держать в руке шприц, чем бокал!

Во время этих гастролей они устраивали невероятные попойки. Однажды в Лионе они зашли в бистро в половине первого ночи, чтобы выпить пива, и в восемь утра еще были там. Как они набрались, можно себе представить, если все, кто с ними был, спали вповалку на столах.

Пьяного Бог бережет, это точно; он, вероятно, еще и садится за руль, потому что как иначе смогли они доехать до Баланса - им захотелось позавтракать именно там! Ввалившись в кафе, они потребовали: "Яичницу и белого вина!"

Им было море по колено, они выглядели свежими как огурчики. Эдит смотрела на Жака с восхищением - наконец она нашла себе собутыльника под пару. Особенно ей понравилось, как Жак с пьяным хвастовством спросил ее: "А интересно, кто нас сюда довез?" А ведь он довез!

В "Казино Руайаль", где Эдит выступала, смесь вина с морфием наконец довела ее до того, что она испугалась. Однажды она не смогла найти выхода из кулис на сцену. Как слепая, она тыкалась о косяки и кричала: "Сволочи! Они заперли выход! А где занавес? Занавес украли!.." Ее буквально вытолкнули на сцену. Лулу взмок от страха. Это было ужасно.

"Мне показалось, что я пою, а произносила слова, не имевшие

никакого смысла... но мне они нравились. Люди начали свистеть,

потом орать, как во времена "дела Лепле". Это меня протрезвило, и

я смогла допеть до конца".

Вот когда ампула с морфием окончательно стала во главу угла.

"Не знаю, как я закончила гастроли. Добиралась до гримерной

в полной отключке, кололась и пела дальше. Уходила со сцены, Лулу

подхватывал меня, иначе я бы рухнула на пол. Я не хотела делать

больше трех уколов, упиралась изо всех сил, но очень скоро стала

делать четыре, потом пять... Когда я смотрелась в зеркало, мне

хотелось выть, до того я сама себе была противна. Однажды я

сказала себе: "Нет! Я выдержу, я избавлюсь..." - и я не сделала

укола.

Не помню, как я вышла на сцену. Прожектора били в лицо, в их

огненном свете перед глазами кружились красные звезды. Я не

услышала музыкантов и ждала, когда они заиграют, чтобы начать

петь. Я чувствовала, как пот, отвратительный, липкий пот, смывая

грим, течет по лицу. Я качалась, как на палубе. Схватив микрофон,

я уцепилась за него и сжимала изо всех сил. Мы вместе

раскачивались, как мачта во время бури... Я запела... но внезапно

остановилась. Не могла произнести ни слова, ни звука. Издалека

донесся смех публики, нехороший смех. До меня долетали слова, они

лопались, как пузыри, о мою голову, о мои уши. Тогда я

заплакала... и стала звать: "Марсель, Марсель..." Не знаю, кого я

звала, свою дочку или Сердана... Потом я крикнула публике:

"Простите! Я не виновата... Простите!.."

Дали занавес. Впервые в жизни Эдит не смогла петь. Пришлось вернуть деньги. Правда, на следующий день в газетах появилось сообщение, будто мадам Пиаф во время концерта стало дурно, но это не исправило положения.

Дела были плохи. Вернувшись в Париж, Эдит не могла больше раздумывать, нужно было снова ложиться в клинику. Пятьдесят четвертый год - двух лет не прошло со дня ее красивой свадьбы! Жак делал все, что мог, но его часто не бывало дома. У него была своя работа. И потом, чтобы жить с женщиной, потерявшей человеческий облик, нужно быть не певцом, а святым!

На этот раз Эдит не выдержала и четырех дней. Она сбежала из клиники до того, как сняли уколы.

"Голова моя была набита кусками льда, они впивались мне в

мозг. Молотки стучали по черепу. В больнице у меня отобрали

одежду, я убежала в халате. Мимо оконца сторожа я проползла на