Константин Победоносцев: Великая ложь нашего времени

Константин Победоносцев

Петербург, 10 ноября 1892

Зная, как занято время у Вашего Императорского Величества, воздерживаюсь просить разрешения явиться лично.

Долгом почитаю доложить, что нынешнее состояние митрополита Московского не подает надежды на скорое выздоровление. Он не в силах сознательно распоряжаться, и в делах уже оказывается застой. Посему сегодня от синода послан указ старшему викарию, епископу дмитровскому Александру, вступить временно в управление епархией.

Из Америки получаются довольно часто любопытные известия. Слава Богу, в первый раз там явился епископ разумный и заботливый, и потому дело оживилось. Но его положение тяжелое, ибо людей надежных почти совсем нет, и трудно найти здесь охотно желающих туда ехать. Много приходится распутывать и улаживать ошибок и упущений прежнего времени. Очень сожалею, что новый наш посланник не повидался со мною. Зато нахожу я большое подспорье в умном, образованном и любезном американском посланнике Уайте, с которым нередко вижусь.

Между тамошними русскими галичанами возникло сильное движение к православию и все усиливается. Затруднение наше в том, что приходится назначать жалованье священникам новых приходов. В последнее время образовался новый приход в Стритторе, близ Чикаго, где присоединилось 600 человек. Любопытно, что они, никем не побуждаемые, придумали 6 декабря послать наследнику цесаревичу поздравление с днем ангела и очень были обрадованы ответною телеграммой Его Высочества: «Most happy to hear such good news. Thank new converted orthodoxes».

Константин Победоносцев

14 января 1893

По приказанию Вашего Императорского Величества я имел объяснение с протоиереем Павловским, и вот сущность того, что я услышал от него.

«По завещанию покойного И. В. Рождественского, — говорит Павловский, — я был назначен его душеприказчиком, по особому его ко мне доверию, что означено и в самом завещании, где сказано, что мне поручается исполнение всех распоряжений по словесному или письменному заявлению покойного, причем сказано, должен я помнить, что единственный в том отчет отдам перед Вечным Судиею. Еще при жизни своей покойный вручил мне особую, на двух листах собственноручную записку о его распоряжениях, где особливое было постановление и о дневнике, после него оставшемся. Об этом дневнике И. В. очень заботился и при жизни говаривал мне, что он никаких мемуаров не вел, а записывал кое-что коротко, отходя ко сну, и то не для сохранения, а для того, как говорил он, чтобы предостеречь себя на будущее время от прежних погрешностей. Он заботился, чтобы по смерти его дневник этот (всего около 30 тетрадей) не попал в посторонние руки, и потом в особой записке выразил свою волю, чтобы эти тетради послужили мне для его биографии, которую предоставил мне писать, а затем настоятельно требовал, чтобы я сжег их.

По кончине И. В-ча я немедленно приступил к исполнению завещания. Приходилось передать некоторые вещи, иконы и т. п. великим князьям. Для сего я явился к в. кн. Сергею Александровичу (в 1882 г.). При этом свидании в. князь спросил меня: правда ли, что после Ив. В. остался дневник, и когда я отвечал утвердительно, в. кн. пожелал — нельзя ли дать ему его на прочтение, причем выразил, что особенно интересуется тем временем, когда И. В. был с малолетними князьями в Гапсале. Вернувшись домой, я отобрал 10 тетрадей, относившихся к этому времени, и передал их вел. князю.

Прошло более года с того времени, но тетрадей мне не возвращал вел. князь, а без них я не мог приняться за составление биографии. Тогда я просил Веру Перовскую напомнить о них вел. князю. Через несколько времени Вера Перовская передала мне ответ, что вел. князь поручил Арсеньеву объясниться со мною о тетрадях.

Вслед за тем я получил от Арсеньева приглашение явиться к нему, в морской корпус. Это свидание привело меня в крайнее недоумение. Арсеньев заговорил со мною каким-то решительным тоном и стал от меня требовать все тетради, говоря, что я обязан отдать их по долгу верноподданного. Я ответил ему, что не ему учить меня о долге верноподданного, которому я учил целое поколение и его еще могу поучить. Если бы Великий Князь обратился ко мне сам, или Вы (обращаясь ко мне) спросили у меня, я не затруднился бы отдать, но Арсеньеву я отказался отдать именно потому, что он мог прочесть, что там писано, а я обязан был скрывать тетради от всех посторонних, притом я знал, что в тетрадях есть места, относящиеся к Арсеньеву.