Эдвард Гиббон - Закат и падение Римской Империи. Том 1

Возникшее отсюда препирательство представляет одно из самых достоверных и вместе с тем самых невероятных собы­тий в истории человеческого рода. Войска, как будто пресы­тившиеся властью, которой они до тех пор пользовались, снова умоляли сенат возложить императорское звание на од­ного из его членов. Сенат упорствовал в своем отказе, а ар­мия - в своем требовании. Обоюдное предложение было сде­лано и отвергнуто по меньшей мере три раза, а тем време­нем, как настойчивая скромность сената и армии непремен­но хотела получить повелителя от противной стороны, незаметно протекло восемь месяцев: это был приводящий в изумление период спокойной анархии, в течение которого римский мир оставался без монарха, без узурпаторов и без мятежей. Назначенные Аврелианом генералы и должност­ные лица по-прежнему исполняли свои обязанности, и про­консул Азии был единственным из высших сановников, уда­ленным от должности в течение всего междуцарствия.

Подобное, но гораздо менее достоверное событие, как по­лагают, случилось после смерти Ромула, который и по своей жизни, и по своему характеру имел некоторое сходство с Ав­релианом. Престол оставался вакантным в течение двенадцати месяцев, пока не был избран сабинский философ, а тем временем общественное спокойствие охранялось благодаря точно такому же единодушию между различными государст­венными сословиями. Но во времена Нумы и Ромула автори­тет патрициев сдерживал самовластие народа, а в маленькой и добродетельной республике было нетрудно сохранять над­лежащее равновесие между свободными учреждениями. А римское государство уже было не таким, каким было в своем детстве, и его упадок происходил при таких условиях, кото­рые не позволяли ожидать от междуцарствия ни общей по­корности, ни общего единодушия; такой покорности и едино­душию препятствовали и громадность шумной столицы, и огромный объем империи, и раболепное равенство перед де­спотизмом, и армия из четырехсот тысяч наемников, и при­вычка к беспрестанным переворотам. Однако, несмотря на все эти источники беспорядка, воспоминание об Аврелиане и введенная им дисциплина сдерживали и мятежные наклон­ности войск, и пагубное честолюбие их вождей. Цвет легио­нов оставался в своем лагере на берегах Босфора, а развевавшееся над ними императорское знамя внушало страх менее сильным лагерям, расположенным в Риме и в провинциях. Военное сословие, по-видимому, было воодушевлено благо­родным, хотя и преходящим, энтузиазмом, и следует полагать, что кучка истинных патриотов старалась поддержать возрождавшееся согласие между армией и сенатом как един­ственное средство возвратить республике ее прежнее вели­чие и силу.

25 сентября, то есть почти через восемь месяцев после умерщвления Аврелиана, консул созвал сенат и обратил его внимание на шаткое и опасное положение империи. Он слег­ка намекнул на то, что ненадежная верность солдат может каждую минуту поколебаться, так как она зависит от разных случайностей, и с убедительным красноречием указывал на различные опасности, которые могут возникнуть от дальней­шей отсрочки выбора императора. Уже получено известие, говорил он, что германцы перешли через Рейн и овладели несколькими из самых сильных и самых богатых городов Галлии. Честолюбие персидского монарха постоянно держит в страхе Восток; Египет, Африка и Иллирия легко могут сде­латься жертвой внешних или внутренних честолюбцев, а легкомысленные сирийцы всегда готовы предпочесть свято­сти римских законов даже царствование женщины. Затем консул обратился к старшему из сенаторов - Тациту и про­сил его высказать свое мнение по важному вопросу о выборе достойного кандидата для замещения вакантного престола.

Если нам будет дозволено отдать предпочтение личным до­стоинствам пред тем величием, которое зависит от случайно­сти, то мы должны будем признать происхождение Тацита более знатным, чем происхождение царей. Он вел свой род от того историка-философа, сочинения которого будут слу­жить поучением для самых отдаленных поколений человече­ского рода. Сенатору Тациту было в то время семьдесят пять лет. Его продолжительная безупречная жизнь была украшена богатством и почестями. Он был два раза возводим в консульское звание и в пользовании своим большим со­стоянием в 2 или 3 миллиона ф. ст. выказывал вкус и уме­ренность. Опытность, приобретенная им при стольких хоро­ших и дурных императорах в промежуток времени, начинав­шийся с безрассудных выходок Гелиогабала и кончавшийся полезной строгостью Аврелиана, научила его ясно понимать обязанности, опасности и искушения их высокого звания. А из тщательного изучения сочинений своего бессмертного предка он извлек знакомство с римской конституцией и с че­ловеческой натурой. Голос народа уже указывал на Тацита как на такого гражданина, который более всех достоин импе­раторского звания. Когда слух об этом дошел до его сведе­ния, он, из желания уклониться от такой чести, удалился на одну из своих вилл в Кампании. Проведя два месяца в при­ятном уединении в Байях, он подчинился требованию консу­ла, приглашавшего его снова занять свое почетное место в сенате и помочь своими советами республике в столь важном случае.