Эдвард Гиббон - Закат и падение Римской Империи. Том 1

Один из самых здравомыслящих римских монархов заме­тил, что дарования его предшественника Аврелиана были бо­лее применимы к командованию армией, нежели к управле­нию империей. Сознавая, какого рода деятельность могла выставить во всем их блеске и его природные способности, и приобретенную им опытность, Аврелиан снова взялся за ору­жие через несколько месяцев после своего триумфа. Он на­ходил нужным занять неугомонные легионы какой-нибудь внешней войной; к тому же персидский монарх, возгордив­шийся унижением Валериана, все еще безнаказанно оскорб­лял величие Рима. Во главе армии, страшной не столько своей многочисленностью, сколько своей дисциплиной и храбростью, император дошел до проливов, отделяющих Ев­ропу от Азии. Там он узнал на опыте, что самая абсолютная власть служит лишь слабой охраной против людей, доведен­ных до отчаяния. Он пригрозил одному из своих секретарей, которого обвиняли в вымогательствах, а всем было известно, что угрозы императора редко остаются без последствий. Ви­новному оставалось только одно средство спасения - впутать в угрожавшую ему опасность высших военачальников армии или по меньшей мере внушить им такие же опасения, какие мучили его самого. Искусно подделав подпись своего повели­теля, он показал им длинный список обреченных на смерть; так как в этом списке находились и их имена, то они, не по­дозревая подлога, решились убить императора для спасения своей собственной жизни. На пути между Византией и Гераклеей на Аврелиана внезапно напали заговорщики, имев­шие право по своему рангу находиться подле его особы, и по­сле непродолжительного сопротивления Аврелиан пал от ру­ки Мукапора, одного из генералов, которого он всегда любил и к которому питал доверие. Он умер, сопровождаемый со­жалениями армии, ненавистью сената и общим сознанием, что он был воинственный и счастливый государь и что он предпринимал полезные реформы с такой строгостью, кото­рая может найти для себя оправдание во всеобщей нравственной испорченности.

Таково было несчастное положение римских императоров, что, каков бы ни был их образ действий, их участь всегда бы­ла одна и та же. Все равно, проводили ли они жизнь в нас­лаждениях или в трудах на пользу общества, все равно, были ли они взыскательны или снисходительны, беспечны или славны своими подвигами, - их всех одинаково ожидала преждевременная могила и почти каждое царствование оканчивалось одной и той же отвратительной сценой измены и убийства. Впрочем, смерть Аврелиана особенно примеча­тельна по своим необыкновенным последствиям. Легионы были глубоко преданы своему победоносному вождю; они скорбели о его смерти и отомстили за него. Обман коварного секретаря был открыт и наказан. Введенные в заблуждение заговорщики присутствовали на погребении своего оклеветанного государя с раскаянием, которое, по-видимому, было искренне, и подписались под единогласным решением воен­ного сословия, выраженным в следующем послании: "Храб­рые и счастливые армии к римскому сенату и народу. Пре­ступление одного и заблуждение многих лишили нас покой­ного императора Аврелиана. Уважаемые отцы-сенаторы, благоволите причислить его к богам и назначьте ему такого преемника, который, по вашему мнению, достоин императорского звания! Ни один из тех, чья вина или заблуждение были причиною понесенной нами утраты, никогда не будет царствовать над нами". Римских сенаторов вовсе не удиви­ло известие, что еще один император убит в своем лагере; они втайне радовались падению Аврелиана, но, когда в пол­ном собрании сената консул сообщил им содержание скром­ного и почтительного послания легионов, они были приятно удивлены. Памяти своего умершего государя они стали щед­ро расточать все почести, какие только мог вынудить у них страх, а может быть, и чувство уважения; вместе с тем они выразили самую искреннюю признательность верным арми­ям республики, обнаружившим столь правильный взгляд на легальный авторитет сената в вопросе о выборе императора.

Однако, несмотря на столь лестное для сената приглашение, самые осторожные из его членов не захотели ставить свою безопасность и свое достоинство в зависимость от каприза вооруженной толпы. Конечно, сила легионов была залогом их искренности, так как тот, кто может повелевать, редко бывает доведен до необходимости притворяться; но разве можно было ожидать, что внезапное раскаяние уничтожит закоренелые восьмидесятилетние привычки? Если же солда­ты снова вовлеклись бы в привычные для них мятежи, то их дерзость могла бы унизить достоинство сената и оказаться пагубной для предмета его выбора. Эти и другие подобные им мотивы заставили сенат издать декрет, в силу которого избрание нового императора предоставлялось военному сос­ловию.