Эдвард Гиббон - Закат и падение Римской Империи. Том 1

Страх был прародителем суеверия, и при каждом обще­ственном бедствии трепещущие от ужаса смертные старают­ся смягчить гнев своих невидимых врагов. Хотя самые осно­вательные свои надежды республика возлагала на храбрость и поведение Аврелиана, общее смятение было так велико, когда ежеминутно ожидали появления варваров у ворот Ри­ма, что сенатским декретом было решено посоветоваться с книгами Сивиллы. Даже сам император - из религиозного или из политического мотива - рекомендовал эту спаситель­ную меру, упрекал сенат за его медлительность и предло­жил денежные суммы, животных и пленных всяких наций - одним словом, все, что бы ни потребовалось для умилостив­ления богов. Несмотря на это великодушное предложение, как кажется, не было принесено ни одной человеческой жер­твы для искупления ее кровью грехов римского народа.

Сивиллины книги требовали более невинных религиозных церемоний - процессии жрецов, одетых в белые облачения и сопровождаемых хором из юношей и дев, исполнения очисти­тельных обрядов в самом городе и в его окрестностях и жертвоприношений, имевших такое могущественное влияние, что они делали варваров неспособными перейти то таинственное место, на котором они совершались. Как бы ни казались ребя­ческими эти суеверные обряды, они тем не менее содействова­ли успешному исходу войны, и, когда в решительном сражении при Фано алеманны вообразили, что они видят армию приви­дений, сражающихся на стороне Аврелиана, этот последний нашел для себя существенную помощь в этом воображаемом подкреплении.

Но как бы ни было велико доверие римлян к таким идеаль­ным оплотам, уроки прошлого и опасения за будущее заста­вили их позаботиться об укреплениях более вещественных и более прочных. Преемники Ромула обнесли семь холмов Ри­ма стеной, имевшей в окружности более тринадцати миль. Такая обширная ограда может показаться несоразмерной с силами и населением только что зарождавшегося государст­ва. Но римлянам нужно было защитить свои пастбища и па­хотные земли от частых и внезапных нападений латинских племен, постоянно живших во вражде с республикой. С уси­лением римского могущества и город, и его население мало-помалу увеличились, свободные места были заняты, оказав­шиеся ненужными стены перестали служить границей, Мар­сово поле покрылось зданиями, и по обеим сторонам веду­щих из Рима больших дорог возникли великолепные предме­стья. Новая стена, которую начал строить Аврелиан и ко­торая была окончена в царствование Проба, имела, по обще­принятому мнению, около пятидесяти миль в окружности, но, по более точным вычислениям, не превышала двадцати одной мили. Это было огромное, но наводившее грусть соо­ружение, так как оно было красноречивым свидетельством упадка монархии. В более счастливые времена римляне по­лагались на храбрость легионов для обороны пограничных лагерей и никак не предполагали, что им когда-нибудь прядется укреплять столицу империи против вторжений варваров.

Победа Клавдия над готами и успехи Аврелиана в войне с алеманнами уже восстановили прежнее превосходство рим­ского оружия над варварскими народами Севера, а наказа­ние внутренних тиранов и соединение разрозненных частей империи в одно целое были делом второго из этих двух воин­ственных императоров. Несмотря на то что он был признан и сенатом и народом, его владычество не простиралось далее границ Италии, Африки, Иллирии и Фракии. Галлия, Испа­ния и Британия, Египет, Сирия и Малая Азия все еще нахо­дились в руках двух мятежников; из длинного списка узур­паторов только эти двое до сих пор и оставались безнаказанными, а в довершение позора эти два трона были заняты женщинами.

В Галльских провинциях монархи быстро сменялись од­ни другими. Суровые добродетели Постума послужили лишь к тому, чтобы ускорить его гибель. После того, как он уничтожил одного соперника, провозгласившего себя императором в Майнце, он не позволил своим войскам грабить мятежные города и на седьмом году своего царст­вования сделался жертвой их неудовлетворенной алчно­сти. Причина смерти его друга и соправителя Викторина была иного рода. Блестящие способности этого государя были запятнаны его безнравственным поведением: он при­бегал для удовлетворения своих страстей к насилиям, не обращая внимания ни на законы общежития, ни даже на законы любви. Он был убит в Кёльне сговорившимися оскорбленными мужьями, мщение которых было бы более извинительным, если бы они при этом пощадили его не­винного сына. После умерщвления стольких храбрых госу­дарей должно казаться странным, что в течение долгого времени повелевала гордыми галльскими легионами жен­щина, и еще более странным должно казаться то, что эта женщина была мать несчастного Викторина. С помощью разных хитростей и больших богатств Виктория успела возвести на престол сначала Мария, а потом Тетрика и с мужественной твердостью управляла государством от име­ни этих императоров. И медную, и серебряную, и золотую монету чеканили с ее именем; она приняла титулы Авгу­сты и Матери Лагерей, и ее власть прекратилась только с ее жизнью, которую, быть может, сократила неблагодар­ность Тетрика.