В. Трифонов - Кронштадт-Таллин-Ленинград Война на Балтике в июле 1941 – августе 1942 гг.

Я объяснил, что ночевал в госпитале. После долгих споров вынужден идти обратно в госпиталь, чтобы там заверили, что я выбыл 26-го.

А кто мне будет это заверять?

Вспомнил, что наш доктор спросил, взял ли я свою лечебную книжку. Узнав, что мне ее не давали, сказал, что сам зайдет при посещении наших в госпитале. Вот это для меня зацепка. Пришел в свой павильон и спросил старшую сестру. Она в 3-м павильоне. Я туда, а ее там нет, но сказали, что свою лечебную книжку я могу получить в медицинской канцелярии, куда отдана и моя история болезни. Нашел я эту канцелярию. Моей лечебной книжки у них нет. Опять в свой павильон. Наконец-то нашел старшую сестру. После долгих поисков лечебную книжку нашли. Попросил старшую сестру заверить, что я вышел от них 26-го. Но она, оказывается, не может. Начальник отделения – тоже. Дело дрянь. 13 часов не был в части – это дезертирство и под трибунал.

Пошел к дежурному врачу. Пока ждал его, прошло порядком времени. Примерно в половине третьего донеслись разрывы снарядов в районе Балтийского завода. Обстрел длился не менее получаса. Корабли, которые там стоят, здорово досаждают немцам. За время ожидания и под гул разрывов пришла идея – написать на справке внизу: «Выписан из госпиталя 26 марта». Врачу только свою «закорючку» поставить. Пришел дежурный врач и, не долго думая, поставил свою «закорючку» и сказал, что надо его подпись заверить печатью в администрации. После долгих поисков нашел администрацию. Там только писарь-краснофлотец. Узнав, что мне нужна печать, сразу же её поставил. Уфф!

Вернулся на корабль. Наш писарь посмотрел на приписку на справке, подумал немного … «Ну ладно».

Время ужинать. Обращаюсь к дежурному командиру- ингенданту. Это кто-то новый. Тот велел дежурному по камбузу Сумличко накормить меня. Кок сказал, что если к половине седьмого что останется, то накормит. А я голодный как волк. Набегался сегодня порядком, а утром выпил только 3 стакана чая со 100 г хлеба. Жду половины седьмого. Знаю, что на камбузе всегда должно остаться. Точно. Подхожу, кок раздает добавки, которых у него порядком. Мне налили полторы чумички. Суп с фасолью, горохом и луком. На второе три ложки пшеничной каши. Хлеба нет. Емельянов без начальника снабжения не дает даже взаймы. Вечером, однако, дал граммов 600, а сахара не дал – не охота возиться. Масла получил граммов 30.

Вечером половину хлеба рубанул с кофе(!). Спросил песка взаймы у ребят – молчат.

На корабле произошли большие изменения: присвоили звания всем «совторгфлотовцам». Командир корабля – капитан-лейтенант, старпом – старший лейтенант, механик – две с половиной нашивки, лекарь – полторы и т.д. Прибавились интендант и младший лейтенант. Кем они – никто не знает. Остановились, как в гостинице.

Сегодня выписан из госпиталя главстаршина Кузьмин. А я и не знал, что он лежал рядом. Командира отделения пулеметчиков Соболя перевели, по состоянию здоровья, в боцманскую команду. Получается, что у них служба легче, чем в нашей БЧ. Вместо него временно назначен Пугилин.

Ремонт неизвестно когда и кончится. С питанием плохо. Круп нет, и варят все горох да фасоль. Хлеб теперь к нам на машине не возят. Отказались, т.к. воруют. Бондаренко за украденный ящик хлеба получил 10 лет, а Жентычко, Ипполитов, Готин и еще кто-то за соучастие (взяли каждый из этого ящика по буханке) получили по 10 суток «строгача» на гарнизонную гауптвахту.

Обнаружил, что матрас у меня сменили на какой-то горбатый, подушки вовсе нет. Поиски не увенчались успехом. В рундучке лежит одно письмо от папы, пришедшее 24-го. Разбирал его почерк два дня. Он написал его 19 февраля (в мой день рождения), а отправил 27-го. Пишет тоже об учебе, советует поговорить с военкомом, чтобы откомандировали меня в клязьминскую среднюю школу. Примерно в то же время, в начале февраля, я уже говорил с военкомом, писал об этом в письме и папе, и директору спецшколы, но он об этом еще не знал, когда писал мне. Попов передал мне еще одно письмо от папы к военкому, которое они не могли разобрать, т.к. писал он его, наверное, левой рукой.

К 28-му я разобрал и это письмо. Он в нем тоже просит откомандировать меня в школу. Пошел с этим письмом к военкому.

У него начфин Чахлов. Военком попросил прочитать письмо вслух(?) Читаю. Военком говорит, что это надо действовать через наркома, и по тому, как он говорит, я чувствую, что он не особенно интересуется письмом и мною, и что ему куда легче отказать мне, чем разговаривать с командованием. Но, услышав, что я с 25-го года, он советует мне подать рапорт об этом командиру. «Но, – говорит, – вряд ли что из этого выйдет. Если мы вас и отпустим, а вдруг вас школа не примет?»