Жан-Франсуа Лиотар: Хайдеггер и «евреи»

Здесь я имею в виду тексты, опубликованные Николем Парфе и Франсуа Федье в «Le Debat», 48 (январь-февраль 1988). Очевидно, к ним нужно присовокупить «Ректорскую речь», а также и речь перед фрибургскими рабочими 30 октября 1933 г. (FARIAS, 139–142), доклад, прочитанный в Тюбингене 30 ноября 1933 г. (FARIAS, 152–162), полный текст которого опубликован единственно в «Tubingen Chronic» от 1 декабря 1933 г., но это же справедливо и для доклада в Гейдельберге, известного на основании номера «Heidelberger Neueste Nachrichten» от 1 июля 1933 г. и однако же опубликованного — с оговорками — в «Le Debat» под № 5. Что касается оговорок, я уже говорил, что они необходимы не только в отношении текстов, полученных из вторых рук, но и ко всем французским переводам политических текстов, пока они не окажутся в соответствии с теми требованиями к строгости, которые установил в своем переводе «Бытия и времени» Мартино. С теми же оговорками я буду рассматривать и то, что опубликовал Фариас из Лекции об «основном вопросе философии», прочитанной в лагере для студентов и преподавателей (Бебенхаузена?) в летнем семестре 1933 г. (FARIAS, 143–148), хотя все, что у нас от них есть, — это заметки одного из слушателей, предоставленные Фондом Вейсса.

Уже хочется вмешаться. На мой взгляд, на русский это слово следует-таки переводить: постсовременность, постсовременный и т. д. — хотя бы только для того, чтобы отличать это философское понятие от совершенно иного, от пресловутого постмодернизма. Каковой, возникнув в качестве термина в архитектуре, с успехом прижился, несмотря на свою расплывчатость, и в прочих искусствах, т. е. в соответствующих критических дискурсах, но имеет мало общего с позаимствовавшим у него форму понятием Лиотара. Иначе говоря, лиотаровская постсовременность так же отличается от постмодернизма, как просто современность — от модернизма, смешивать которые, естественно, никому в голову не приходит.

Peregrinations. P., Galilee, 1990; первое, англоязычное, издание этой книги, основанной на трех лекциях, прочитанных Лиотаром по-английски в рамках «Библиотеки Уэллека» в Калифорнийском университете Ирвайна, было выпущено Колумбийским университетом в 1988 году.

Порядок авторский!

См. об этом по-русски как саму книгу: Лиотар. Состояние постмодерна (СПб., Алетейя, 1998), — так и, в качестве комментария к ней, две статьи Лиотара: «Ответ на вопрос: что такое постмодерн?» (Ежегодник Ad Marginem '93, с. 303–323; там же см. вступительную заметку А. Гараджи) и «Заметки на полях повествований» (Комментарии, 11, 1997, с. 215–218). Следует также упомянуть самиздатский сборник: Жан-Франсуа Лиотар. Приложение № 2 к журналу «Кабинет». СПб., 1993.

Le Diflerend. P., Minuit, 1983.

В этой «трехмерной» модели языка распря и вытекающие из нее дискурсы определяют картографию его складывающейся из фраз внешней поверхности, а письмо и, далее, литература — простор, пространство над ней: литературное пространство Бланшо; многомерную же работу писателя удачно описывает неоднократно цитируемая Лиотаром формулировка Клода Симона, который на встрече в Союзе писателей СССР на вопрос: «Что такое для вас: писать?» ответил: «Попытаться начать фразу, ее продолжить, ее закончить».

На страницах этой книги мы находим упоминание и о другом таком событии — казни Людовика XVI.

Собственно говоря, само закавычивание отражает невозможность прямого, неопосредованного представления соответствующего понятия словом.

Характерный парадокс: название этой книги, перевод которого неоспорим, сознательно повторяет название другой, также однозначно переводимой на русский классической книги: Гельвеции, «Об уме».

Любопытно, что это слово послужило материалом для неологизма и Лакану (в «Стадии зеркала», см.: Ecrits I. P., Seuil, 1970, р. 93).