Мигель Унамуно - О трагическом чувстве жизни

Отец Гиацинт (ниже мы еще будем говорить о нем более подробно), детскими воспоминаниями которого были «католическая печаль домашнего очага, гордая душа его почтенного отца и смиренная душа его доброй матери» ( Houtin , l e p. Hyacinthe , III, p. 250), этот несчастный отец Гиацинт, мечтавший обрести свою Церковь в саду и келье своего монастыря, вступил в переписку с Эрнестом Ренаном и 11 мая 1891 года написал ему следующее: «Это иллюзия? Не более, чем воспоминание? Всего лишь надежда? Мне с моею простой и наивной верой спиритуалиста и христианина подходит это последнее предположение. Во всяком случае, я так твердо верую в загробную жизнь и конечное спасение души человеческой, что не теряю надежды, что мы с Вами придем к полному согласию если не на этом свете, то в мире ином» ( Houtin , l e p. Hyacinthe , III, p. 370).

Отцу Гиацинту с его простой и наивной верой было невдомек, что иллюзия, воспоминание и надежда - это все одно и то же «предположение», а вовсе не три разных, что надежда это и есть воспоминание, что и то и другое суть иллюзия, и, наконец, что вера, согласно Святому Павлу, это осуществление ожидаемого ( Евр ., XI, 1). Иначе говоря, надежда есть факт воли. Но разве воспоминание не зависит точно так же от воли? Святой Павел и сам с пиндаровским пафосом говорит, что пища, питье, праздники и Суббота «это есть тень будущего»- σκιά των μελλόντων ( Колос ., II, 17). И если верно, что воспоминание - это тень будущего, то не менее верно и то, что надежда - это тень прошлого.

В Дневнике отца Гиацинта в записи от 18 октября 1892 года

читаем: «Мыслитель должен либо утверждать, либо отрицать что- либо. Ренан, при всей своей интеллектуальной мощи, не сумел преодолеть сомнений, для этого ему не хватило мужества».

Мужество! Для святого отца, монаха, который в то же время желал стать отцом и оставить в этом мире телесное семя Воскресения из мертвых, факт преодоления сомнения, утверждения либо отрицания, веры либо неверия - а неверие это ведь тоже вера, ибо «не верую в Воскресение из мертвых» может превратиться в «верую, что мертвые не воскресают, верую, что мертвые умирают», - все это было для него проявлением мужества. Вера - дочь мужества; утверждение, отрицание, догма - сыновья мужества.

Мужество ( virilidad ) происходит от vir - мужчина, самец. Ту же самую корневую основу имеет и virtus {343} 343 Virtus - добродетель (лат.). Virtus , а также производные от него virtQ итальянского Возрождения и virtue английского Возрождения обозначают качество тех, кто соединяет в себе мужскую стойкость и нравственное благородство. , и вера, по словам христианских богословов - хотя «богослов» и «христианин» противоречат друг друту, - это богословская добродетель. Богословская добродетель, но не добродетель богословия. Нет никаких добродетелей богословия, кроме разве что furor theologies {344} 344 Furor theologieus - богословское неистовство (лат.). , отца Инквизиции. Но давайте присмотримся к этому пониманию мужества, поскольку святой отец думает, что способность утверждать или отрицать, преодолевать сомнения это скорее факт воли, нежели интеллекта. Обратимся же к воле и воле к вере.

Уильям Джемс, прагматист и еще один отчаявшийся христианин, в душе которого агонизировало христианство, одно из своих эссе целиком посвятил воле к вере ( the will to believe ). Но имеет ли эта воля какое-нибудь отношение к мужскому естеству? Является ли мужественность источником воли?

Шопенгауэр полагал, что дело обстоит именно так, и что средоточие воли находится в мужских органах, поэтому он восхищался нами, испанцами, видя в нас свидетельство истинности его мысли, в доказательство чего он ссылался на обычные, довольно популярные и широко распространённые у нас в Испании весьма грубые выражения. И вправду, у испанцев названия этих органов буквально не сходят с уст. Испанцы считают себя людьми волевыми, энергичными, всегда готовыми действовать. И отовсюду несутся чудовищные богохульства, в которых священное имя Божие, которое должно вызывать благоговение, употребляется как в знаменитой фразе из Сатирикона Петрония (И, 4) о человеке, который putabat sе colleum Jovis tenerе {345} 345 Putabat se colleum Jovis tenere - полагал, что держит Юпитера за ... (лат.). . Но является ли все это действительно волей?

Испанское слово voluntad (воля) не имеет живых истоков в обыденном народном языке. Французское volonte близко к vouloir , к неолатинскому volere и к классическому velle . Но у нас, в испанском, нет производных от этого латинского корня. Вместо vouloir мы говорим querer от латинского quoerere , искать, домогаться, и от querer мы имеем существительное querencia , которое применяется только к животным и означает их привязанность к определенному месту или к другой особи. В испанском то, что исходит из мужских органов, называется не волей, а желанием, хотением (l a gana ).