Айрин Пепперберг - Алекс и я

Характерно, что первоначально Айрин не ставила задачу учить Алекса «языку», подобному тому, что усваивали и применяли «говорящие» обезьяны в опытах американских психологов. В тех случаях все происходило в атмосфере живого общения, тогда как для работы с птицей планировались формальные аналитические эксперименты, обеспечивающие получение статистически достоверных результатов. Однако уже на первом году работы выяснилось, что Алекс воспринимает ситуацию по-другому, так что пришлось вносить в ее планы существенные коррективы.

Итак, на протяжении трех десятилетий Айрин Пепперберг всесторонне исследовала когнитивные способности серого попугая жако Алекса. Еще раз отмечу, что, как ни странно, она оказалась первой, кто занимался этим последовательно и систематически, потому что до нее эти высокоразвитые птицы, известные своей сообразительностью и умением подражать речи человека, практически никогда не становились объектом серьезных научных исследований. Автор поставила перед собой нелегкую задачу. Она решила выяснить, насколько попугаи понимают то, что они говорят, какие психические процессы им доступны, можно ли сравнивать их с млекопитающими, и если да, то какова степень такого сходства. Забегая вперед, можно сказать, что с этой задачей она успешно справилась. Она показала, как шаг за шагом Алекс продемонстрировал высокий уровень интеллекта и способность к усвоению символического языка, обеспечившего его общение с человеком.

Прежде всего, она установила, что попугай действительно способен к символизации. Этим термином обозначают способность устанавливать эквивалентность между предметом, действием, понятием и т. и. («обозначаемое») и обозначающим его словом. Необходимо подчеркнуть, что Айрин избегала говорить, что попугай усваивает слова, дабы не давать скептикам лишнего повода для придирок. Между тем Алекс усваивал и употреблял именно слова, а не жесты или значки, как это делали обезьяны, которым в силу анатомии их звукоиздающего аппарата была недоступна тонкая артикуляция, необходимая для произнесения слов. В ее книге говорится об усвоении попугаем «labels» – «обозначений» («этикеток» или «ярлыков»). Эта особенность авторского стиля была своего рода «маскировкой», необходимой в тот период, т. е. вынужденным приемом из-за атмосферы недоверия к «языковым экспериментам» на приматах и даже попыток преследования их авторов, которая царила в науке в 1970-е годы, когда Айрин только начинала свои бунтарские эксперименты.

В Главе 4 («Алекс и я – скитальцы») автор описывает свои впечатления от знаменитой конференции 1980 года, «Феномен Умного Ганса: коммуникация человека с лошадьми, китами и обезьянами». Конференция была организована видным лингвистом Томасом Себеоком и психологом Робертом Розенталем, и ее целью была попытка разгромить это направление. Разгромить направление не удалось, но ученым, которые пытались искать зачатки человеческого языка у приматов (и других высших позвоночных), все это создавало немалые трудности. Вот как она описывает царившую тогда в этой области обстановку:

…критика исследователей языка обезьян все возрастала, становилась все более резкой. Возникали вопросы: имеет ли исследование языка обезьян что-то общее с изучением языка в принципе? Исследователи могли просто находиться в заблуждении или даже хуже – могли сознательно вводить окружающих в заблуждение. Я достаточно быстро поняла, что будет совершенно неверным оперировать терминами, которые использовали в своей работе исследователи, обучавшие языку обезьян. Это могло увести меня от научной цели: а именно от исследования когнитивных способностей существа, не относящегося не только к приматам, но даже и к млекопитающим. Окном в мир когнитивных способностей моего подопечного станет коммуникация. Я поняла, что должна быть осторожна в выборе терминов, которые планирую использовать на публике и в научной среде (см. наст, изд., с. 143).

Итак, А. Пепперберг установила, что попугай действительно способен к символизации – может установить эквивалентность (прочную ассоциативную связь) между предметом и обозначающим его словом. (Мы будем употреблять именно этот термин, т. е. «слово». Поскольку за прошедшие после написания книги годы страсти улеглись, при переводе книги мы сочли возможным не прибегать к этим вынужденным иносказаниям и не называть высказывания Алекса labels.) При этом было доказано, что слово, усвоенное для конкретного предмета, птица без дополнительного обучения применяет и для обозначения других предметов этой категории. Успешность такого «теста на перенос» усвоенного свидетельствует о том, что попугай связывает слова с понятием о классе аналогичных референтов. Судя по готовности птицы к такому переносу, можно предположить, что многие такие понятия могли уже существовать в мозгу попугая.