Николай Климонтович: Парадокс о европейце (сборник)

На это письмо я ответа не получил, на том наша переписка оборвалась. Я даже не послал ему шутливую Памятку гражданина спального района, вступающего в жизнь . Для него и сочиненную. Там было сказано, чего не следует совершать. Не надо получать автомобильные права и заказные письма; играть в лотерею и принимать участие в ипотечном строительстве; прибегать к медицинской помощи и глотать таблетки; вызывать сантехника и ходить на выборы. Следует: иметь в квартире спальный мешок на пуху – на случай отключения теплоснабжения и прочего электричества. Ни в коем случае ни копейки не плати в пенсионный фонд. Неукоснительно выбрасывай повестки в госучреждения и обходи храмы стороной, они тоже государственные. В магазине бери только просроченные продукты, это дешевле и питательнее. Не избавляйся от заикания – так легче не проговориться. Не выходи из дома кроме как при землетрясении. Не смотри новости и прогноз погоды, только футбол. Не ходи на собрания. Если уже женат, не разводись. Если живешь в гражданском браке – не женись. Если у тебя уже есть дети, никогда не забывай, что рано или поздно они окажутся сволочами. По возможности не имей собственности и ремонтируй обувь и штаны собственноручно. Если у тебя есть машина – не паркуйся, если уже припарковался – больше о своем автомобиле не вспоминай. Не занимайся сексом, это одна распущенность; не рукоблудь – дождись поллюции. Держи деньги дома, если случилось несчастье их иметь. Не верь представителям власти, помни – сами они никогда не верят тебе. Если чудом все-таки выпало оказаться за границей – никогда не возвращайся. Ибо страшно возвращаться туда, где ты не хочешь умереть…

Памятка, как сказано, пропала втуне. Зато в Интернете я разыскал упомянутую книгу – это был эмигрантский роман некоего Марка Агеева, авторство которого поначалу приписывали Набокову. Позже раскрылся псевдоним, настоящее имя автора оказалось Марк Леви. Я нашел нужное место. Целый день я ходил по улицам, нераздельно смыкаясь – точно в пасхальные дни – с праздной толпой, и вместе с этой толпой много кричал и очень громко ругал немцев. Но ругал я немцев не потому, что ненавидел их… Именно это духовное соприкосновение, эта сладенькая общность с толпой… А я о чем! И даже, точно как я, автор припомнил Пасху. Хорошо все-таки, что в мире были и до меня умные люди. Вот только мне не пришлось на язык этого заветного словца – сладенькая общность . А так все верно, все одно к одному.

Часто мы с Фэй гуляли по острову: пошатаемся среди прибрежных пальм, заглянем чуть поглубже от берега, в сырые неуютные джунгли, а потом выбежим опять на свет божий да и навестим бар.

Мы всегда садились на веранде, в тени редкостного, почти мифического дерева самед . Местные считают, что его кора обладает лечебным действием, из нее выделывают и нечто вроде наших лаптей – от ревматизма, впрочем, может быть, это лишь байки для заманивания туристов. Но, так или иначе, это дерево – большой долгожитель, корни его бугристы, низ ствола сплетен тугими древесными перепутанными жгутами, оставляющими впечатление древней мощи.

Иногда мы поднимались по ступенькам к пансионату на горе, построенному немцами: его фанерные стенки синели сквозь зелень кустарника. Пансионат был небольшой и уютный, на островах строить выше пальм запрещено, три-четыре этажа – предел. Немцы свою часть пляжа отгородили вполне эфемерной веревочкой. Позже я как-то спросил экскурсовода, сопровождавшего привезенное на наш пляж очередное стадо соотечественников, чему эта веревочка служит? Он ответил, что на Девятое мая наши туристы бывают всегда пьяны и, узнав про пансионат, порываются идти бить немцев. Как их деды. Да уж, наши ребята в любой части света кому хошь готовы устроить веселую жизнь.

Во время наших с Фэй прогулок мы всегда останавливались перед огромным, метра три в высоту, изображением Будды в белоснежных одеждах. Это не было скульптурное изваяние, но плоское, по виду материал напоминал то ли папье-маше, то ли гипсокартон. Стояло это воплощение Будды на краю джунглей, в глубине подлеска, сразу не углядишь, наверное, его так поставили, чтобы ветер не повалил бодисатву.

Надо сказать, что лишь иногда в этих местах изображают Будду просветленно-отрешенным. Но в большинстве случаев, особенно в сувенирных статуэтках – никакой сосредоточенной боговдохновенности или агеластии, как выражался Панург, за счет монастырской эллинской, аристотелевской учености своего автора знавший миф о том, что скала в Элевсине, у которой присела Деметра, оплакивавшая Персефону, именовалась Агеласт. Эти изображения скорее напоминали то ли Мамуса, бога иронии и насмешки, то ли веселящегося Пана, а то и Приапа, но без должного приапического достоинства, конечно.