Анатолий Белинский: Дорогами войны. 1941-1945

Восстановили переправу в назначенный срок. Снова ВЧ аппарат в ротной бане. Доложили генералы Кагановичу о завершении работ. И снова постукивают вагоны, поют свою дорожную песню.

Утром раздался звонок, звонит Покуда:

– Протасовский, меня вызывают в штаб, вернусь завтра. Остаетесь за меня. Действуйте!

Штаб батальона разместился в пяти километрах от переправы. Там тоже переправа, но понтонная, только для машин. Над дорогой барражирует пара истребителей И-16, значит, Рокоссовский едет на передний край. День выдался жаркий. В небе ни облачка. Вышел я из ротного КП. Тревога! Группа «фокке-вульфов» идет на переправу.

Огонь открыли одновременно с обоих берегов. Один самолет идет прямо на КП. На размышление одно мгновение. Вижу в нескольких шагах НП командира роты. Прыгнул в окоп, как сквозь землю провалился. Узкая и глубокая, как труба, щель. Над головой несколько шпал уложено. Голова едва до верха достает. Только приземлился на дно – над головой вой сатанинский, затем удар. Кажется, вся земля подпрыгнула. Со стен сполз песок. Кое-как высунул наружу голову. На берегу Славкины пулеметы ведут огонь. На вулкане Сиротенко с Антоновой, видно, как их каски мелькают. Самолеты по одному заходят на переправу. Справа и слева от вулкана поднимаются черные столбы земли. Фонтаны грязной жижи накрывают Славкины расчеты. Снова раздается рвущий ушные перепонки визг. Удар. Бах! Меня так тряхнуло, будто пригвоздило к земле. Песчаный бруствер рухнул, засыпав меня под самый подбородок, только глаза не засыпало. Удар так уплотнил песок, что рта не открыть, все тело оказалось парализованным. Попытался руки вытащить. Не тут-то было! Они оказались намертво привязанными к туловищу. Отплевываясь от песчаной пыли, начал мало-помалу головой, а затем плечами освобождаться от навалившейся тяжести, постепенно освободил руки. Слава богу! Вылез наружу.

В метре от окопа, а может быть и меньше, где болотина подпирает песчаную косу, над низким бережком торчит стабилизатор стокилограммовой бомбы. Тут же недалеко от окопа, у ротного КП большая воронка. Потолок землянки в два наката опустился со стеной на четверть высоты. Телефонистки вылезают очумелые и перепуганные. У одной осколок щеку поцарапал. У Каганова огневую «ласточкино гнездо», что стоит у обрыва, развалило всю напрочь, и тщательно уложенные Кузьменко шпалы теперь висят над самым обрывом. Осколком оторвало ствол пулемета. Весь расчет остался цел и невредим. Бомба взорвалась под самым обрывом у воды.

Кончился налет, вся рота приступила к укреплению огневых позиций. Пришли саперы, достали из болотины у ротного КП бомбу, увезли и за лесом взорвали.

Заходит ко мне в землянку Славка, а был он в ту пору секретарем парторганизации роты. Свернули самокрутки, дымим. Он и говорит:

– Рудольф, пора тебя в партию принимать.

– Так у меня еще кандидатский стаж не вышел.

– А мы примем тебя по боевой характеристике. Стаж здесь не имеет значения.

– Если так, тогда я напишу заявление.

Заместитель командира части по боевой подготовке старший лейтенант Османов. Я знал, что он родом с Кавказа, до войны был учителем, награжден орденом «Знак Почета». Симпатичный, вежливый, требовательный командир, и впечатления о нем у меня были самые хорошие. Встречались с ним в штабе части, на огневых я его никогда не видел. В этот день, точнее, в этот вечер, Османов появился на моих огневых один. Я доложил ему, поздоровались. Смотрю на него и узнать не могу: лицо суровое, стал кричать, выражать свое недовольство: непорядок! объявляю вам трое суток ареста!..

С моих огневых, не заходя к командиру роты, он повинтил в штаб. Я в полном недоумении. Это неспроста!

Через пару дней меня вызывают в штаб части на партийное собрание. На повестке один вопрос: прием в партию.

Расселись на зеленой лужайке возле штабной кухни. Внизу под обрывом речка, вокруг нас тишина первозданная, кузнечики стрекочут, бабочки и стрекозы летают. Славка зачитал мое заявление, затем боевую характеристику, весьма лестную, в мой адрес, где весь мой боевой путь был расписан. Первым выступил командир части майор Л. Несмотря на скудость сельского образования, говорил он складно и поносил меня как самого негодного командира и в подтверждение своих слов напомнил о трех сутках домашнего ареста.

Вторым выступил Османов, говорил раздраженно: на огневых непорядок, дежурство плохое, грубит начальству, с командирами пререкается. Оба в один голос заявили: членом партии большевиков Протасовский быть недостоин.