Жанна Абуева: Дагестанская сага. Книга II

Страна согласно призывам только-только начала «подтягиваться», и люди с удивлением узнали, что новый генсек не только умеет строго наказывать, а и пишет довольно хорошие стихи, как вдруг Андропова не стало. Он умер неожиданно и вроде как от болезни почек, которая по традиции скрывалась от народа, и тот вдруг почувствовал жалость к этому немолодому и, как оказалось, очень больному человеку, который, безусловно, хотел сделать как лучше.

Весть о его кончине достигла даже самых высокогорных дагестанских аулов, и люди, взволнованные свершившимся, бурно обсуждали, кто же на этот раз станет генсеком.

– Ну, если доклад сделал Черненко, значит, он и будет! – авторитетно заявил лакцам, собравшимся на вихлинском годекане, бухгалтер Басри.

– Черненко? А это кто? – раздалось сразу несколько голосов.

– Как кто? Член Политбюро!

– Даже не знаю, кто он такой!

– Слушай, Гунаш, если ты его не знаешь, это ещё не значит, что он никто!

– Но должны же мы его знать! Громыко знаем, Косыгина знаем, Шеварднадзе знаем, Алиева знаем, а вот Черненко не знаем!

– Да, видно, придётся им сюда приехать и спросить ваше мнение, кого надо назначать, а кого не надо!

– Не спорьте, друзья! Пленум сам выберет, кого нужно! – сказал Бадави, отвечавший в местном сельсовете за отгонные пастбища.

– Эх, теперь, наверное, всё у нас поменяется в лучшую сторону! – произнёс мечтательно Басри.

– А тебе чего не хватает, скажи? Дом у тебя есть, надел есть, работа есть, дети в городе учатся в институтах, сыт, одет, обут. Чего ещё надо?

Подошедший неслышно сзади Закарья, председатель колхоза, продолжил своё наступление:

– Вот вы считаете, что всё плохо! Так не бывает! Надо немного быть справедливыми и благодарными и надо уметь ценить то, что вам Советская власть даёт! Ваши деды и отцы так разве жили? Было у них образование? Кто-нибудь их лечил бесплатно, заботился об их здоровье? А? Что скажете? У нас, слава Аллаху, всё спокойно, войны нет, капиталистов тоже нет, а это вам не нравится почему-то…

– Но вот, говорят же, что во всём дефицит! – произнёс Гунаш.

– У тебя-то в чём дефицит, скажи? Мяса нет? Или молока? Или яиц со сметаной? Тебе чего не хватает? Вон в нашем сельпо есть всё, что хотите: и крупы, и чай, и макароны…

– Зато колбасы нет!

– А на кой она тебе, эта колбаса? Тем более из свинины! Есть же наша горская сушёная, вот и ешь её на здоровье с хинкалом! Можешь и нас позвать в гости, мы тоже с тобой поедим!

– Да хоть сейчас пойдёмте! Жена мигом сварит!

– Обязательно придём… в другой раз. Сейчас надо отправляться вниз, в Махачкалу. Семинар там проводят, сказали, надо быть обязательно!

Жених пришёл с визитом в дом Саидбека с двумя букетами цветов: один вручил Зареме, а другой – Разии-ханум. Не привыкшие к такому, обе смутились и побежали хлопотать на кухню, а Меджид, откинувшись непринуждённо на спинку дивана, уже рассказывал что-то Саидбеку о московской жизни и весело смеялся, открывая ровные белые зубы.

– Сразу видно, что станет хорошим дантистом! – произнесла довольная тем, что всё идёт как надо, Разия-ханум, выкладывая из кастрюли на большое блюдо аппетитно дымящийся плов.

– Мама, сейчас уже не говорят «дантист», говорят «стоматолог», – поправила её Зарема и осторожно поставила принесённые женихом цветы в красивую вазу.

– Да какая разница! Главное, чтобы был хорошим специалистом!

– А ещё лучше – хорошим человеком! – сказала Зарема, и обе рассмеялись.

– Я вижу, дочка, он тебе нравится! – сказала Разия-ханум.

– Н-ну… в общем-то да… Он весёлый! – ответила Зарема.

– Вот и хорошо, солнышко! Лишь бы ты была счастлива, а об остальном можешь не беспокоиться. Пока я жива, ты ни в чём не будешь нуждаться!

«В Советском Союзе каждый человек, у которого есть лицо, имеет право хотя бы раз в жизни сфотографироваться!»

Махачкалинцы, гулявшие по скверу, разделяющему надвое проезжую часть улицы Ленина, при виде этой привлекательной надписи, выполненной гуашью на толстом листе картона, вначале удивлялись, а затем их лица расцветали понимающими улыбками. Далее под текстом следовал адрес расположенной неподалёку фотомастерской, хозяин которой, довольно известный в узком кругу свободный поэт и художник Алик, и сам, скорее всего, не понял, что стал в своём родном Дагестане самым первым рекламодателем.

Несколько дней плакат висел на видном месте, после чего бесследно исчез, а пионер-рекламодатель прошёл через соответствующую беседу на предмет недозволенности в нашей стране текстов подобного рода.