Линор Горалик: …Вот, скажем

– Хорошая у нас жизнь, Мики.

…Вот, скажем, продюсер Каширская жалуется, что уронила на себя телефон «и рассыпала по себе все циферки».

…Вот, скажем, средних лет округлый восточный господин в очках и тугом костюме с искрой настойчиво тычет пальцем с тяжелым перстнем в прилавок цветочного магазина. «Доставка, да?! – громко говорит он оробевшей маленькой продавщице. – Открытка, да?! Красиво на открытке напиши. Синей ручкой красиво. Красиво напиши: „Кристина, уходи!!!“» На этих словах господин разворачивается и направляется к двери, но внезапно спохватывается: «Нет, черной, черной ручкой красиво напиши!»

…Вот, скажем, молодой отец нетерпеливо тискает руку своей беременной жены во время сеанса УЗИ. Наконец он не выдерживает и нервно вопрошает: «Когда уже мне сообщат пол моего сына?» И узиолог, не отрываясь от работы, равнодушно отвечает: «Пол вашего сына – девочка».

…Вот, скажем, предприниматель Т. с изумлением рассказывает друзьям о своем новом подчиненном: «Такой прекрасный еврейский мальчик пришел ко мне на собеседование – умный, живой, сосредоточенный. Про продажи все понимает, про команду понимает, правильные вопросы задает. Вышел на работу в понедельник – чистое счастье. В четверг на летучке говорит: „Простите, но мне надо завтра в четыре уйти – у меня шаббат“. Отлично, говорю, не проблема. В следующий четверг после летучки подходит ко мне, говорит: „Мне, извините, завтра в четыре уйти придется – у меня шаббат“. Легко, говорю, не проблема. А потом Катю спрашиваю: „Кать, а что такое шаббат?“ Так вот, оказывается, у них каждую неделю шаббат!»

…Вот, скажем, безумного вида старушка в цветочек яростно торгуется на лондонском блошином рынке с не менее безумного вида пожилым продавцом. Предмет торга изящное трехстворчатое трюмо. Старушка возмущенно указывает сухоньким пальчиком на то, что у зеркал облезла амальгама, из деревянного винограда повыпадали ягодки, а правая дверца криво ухмыляется. Пожилой продавец возмущенно указывает сухоньким пальчиком на изящные березовые барельефы, на элегантные петли для щеток и флаконов и на резные полочки ручной работы. Наконец старушка хватает клатч и возмущенно шипит: «Это же мое трюмо, нахал ты этакий! Ты украл мое трюмо!» На что пожилой продавец шипит не менее возмущенно: «Будешь знать, как разводиться со мной после сорока двух лет брака!»

…Вот, скажем, мрачная девушка с элементами поздней готики в одиночестве прогуливается вдоль Патриарших прудов и назидательно беседует с равнодушными толстыми утками: «Утки! Вы можете представить себе такую меру отчаяния, утки? А я, утки, могу».

…Вот, скажем, строгий научный человек в дружеской компании зачитывает свое письмо к даме-оппоненту: «В рамках сверхценной задачи сохранения общего вектора исследований в русле определенной философии Ваши усилия кажутся мне потенциально разрушительными. Базовые предпосылки исследования в данный момент таковы, что видится совершенно необходимым отделить неоправданные транзиентные веяния постоянно меняющейся гуманитарной моды от подлинно основательных научных построений; видится бесспорным тот факт, что будущее подтвердит мои предположения по этому поводу. Примером может служить отмирание одной из тенденциозных постструктуралистских ветвей гуманитарной мысли, результатом которой стало превращение когда-то доминирующего дискурса в азбучный элемент распространенного медийного шарлатанства, в то время как более сильные ветви того же дискурса стали пусть и архаичной, но важной составляющей сегодняшней культурологической теории». Дочитав до этого места, научный человек вопросительно смотрит на друзей. «Ну-у-у, мне кажется, это ты чересчур, – неуверенно говорит его жена. – Мне кажется, это ты задеваешь ее чувства. Замени, может, „в то время как“ на „однако“?»

…Вот, скажем, в Иерусалиме выпадает горстка снега, и возбужденные иерусалимские дети, до этого, почитай, не видавшие снега в глаза, волокут отвыкшего от низких температур послесоветского отца на улицу. Отец ведет себя как сибирский мужик в сорокаградусный мороз: топает, растирает нос себе и чадам (чада возмущенно визжат) и размышляет о всяких высоких материях, украшенных тройками и бубенцами. Лишенные чуткости дети не понимают этого момента высокой ностальгии и требуют, чтобы отец отвечал за былой базар, – то есть за рассказы про снеговиков, санки и опасную игру с киданием снежных шариков друг в друга (можно выбить глаз). Снега при этом – примерно как Снегурочка наплакала, но отступать отцу некуда. Поэтому он быстро лепит снеговика прямо на скамейке во дворе: попа у этого снеговика – с мелкую дыньку, середина – с умеренный апельсин, голова – с крупный орех. Ручки – палочки, глазки – камушки, ну понятно. Дети в восторге, но смекалистого старшего мальчика что-то явно беспокоит.