Мария Рыбакова: Купи билет!

Он подошел ко мне еще ближе, положил руку мне на талию, и я поняла, что у меня нет ни малейшего желания сопротивляться.

«С сегодняшнего дня и навечно у меня будет право говорить, что я впервые поцеловалась с молодым человеком на носу корабля, как Роза и Джек!» – промелькнула у меня в голове шальная мысль.

И вот сейчас я с улыбкой шла на свое новое рабочее место, чтобы оценить, где именно и с кем мне предстоит трудиться всю неделю. И ничто на свете не могло испортить мне настроение.

***

– Мария, эти гости из люкса, ты понимаешь, из люкса! Люкс – это очень дорого, я даже боюсь к ним идти! – верещал у меня над ухом Нельсон, а я, погружая на тележку очередную тяжеленную стопку тарелок и чувствуя, как мой позвоночник протестует, подумала, что еще слово, и ему прилетит от меня по взволнованной загорелой роже.

Шел уже второй ситтинг, то есть, я успела понять стиль работы Нельсона, который можно было бы охарактеризовать двумя словами: истеричный идиот.

Пожалуй, я использую слово «истерика» во всех его проявлениях слишком часто в своем повествовании, но дело вовсе не в том, что мой словарный подходит к концу. Позвольте кое-что пояснить.

Корабль, несмотря на свой внушительный размер, представляет собой всего лишь металлическую коробку, доверху наполненную людьми, обслуживающими эту самую коробку. Люди эти работают, в среднем, по 12—14 часов в день и, чаще всего, это тяжелый физический труд. Впрочем, даже если вспомнить, например, сотрудников службы приема и размещения гостей, которые сидят на стуле эти самые 14 часов – не надо думать, что им легче. Основной орган, который разлагается в процессе этой деятельности – мозг. Клиенты подходят с вопросами, жалобами, претензиями каждую минуту, а это, напоминаю, американские клиенты, привыкшие к первоклассному дружелюбному сервису и готовые засыпать тебя потоком наивных и неуместных вопросов. Так, на днях Юльку спросили, вегетарианские ли яблоки лежат на фруктовой тарелке, а мне пришлось отвечать на вопрос, куда делась прошлой ночью луна.

Итак, все эти люди не успевают отдыхать, их график постоянно меняется, охватывая и дневные, и ночные смены, выходить в порты они, порой, не могут неделями, связь с родными происходит все реже и реже, и нервы начинают сдавать. Первыми ломаются девушки, находящиеся под постоянным напором мужского внимания, и вот уже ты чувствуешь, что глаза у тебя вечно на мокром месте, и любая мелочь может вывести тебя из душевного равновесия. Девушки кричат и срываются из-за всякой ерунды, будь то пропажа одной-единственной вилки или 30-секундное опоздание партнера по ситтингу.

А потом это происходит и с мужчинами. 12—14 часов работы – звучит, поначалу, не так уж и страшно, но давайте вспомним график ассистента официанта. Обычно первая смена – завтрак (с 6 до 11) или ланч (11—16), после чего ты получаешь короткий перерыв и заступаешь на вечернюю смену, одинаковую для всех, начинающуюся в 16.30 и длящуюся… Ну, как получится. Иногда везет, и уже в полночь ты можешь быть свободен, но ближе к генеральной уборке, случающейся, как я уже рассказывала, два раза в неделю, можешь и не мечтать о том, чтобы закончить раньше 2-х часов ночи. И да, после этого к 6 утра тебя уже ждут. Впрочем, если ты работаешь на ланче, то есть, не должен показываться в ресторане раньше 11 утра, у меня для тебя есть любопытная новость: раз в неделю ты вполне можешь получить еще и смену в ночном буфете на дискотеке, так что после своего вечернего сервиса ты продолжаешь пахать.

В среднем, у тех, кто работал в утренние часы, на сон оставалось часа четыре, не больше, но появлялось время на то, чтобы выйти в порт, чего были абсолютно лишены счастливчики, которые могли спать почти до полудня.

И – деталь, которую я не могу обойти стороной. После окончания рабочего дня, независимо от того, насколько катастрофично малое количество часов отсчитывал будильник, мы всегда ходили в бар, чтобы снова, пусть и ненадолго, почувствовать себя живыми людьми со своими интересами и желаниями, а не просто винтиками в системе. Пропустишь посиделку хотя бы раз – и уже ощущаешь подкрадывающуюся на мягких лапах в прорезиненных рабочих галошах депрессию.

Так вот, Нельсон представлял собой образчик того, что происходит на борту с человеком, устойчивость психики которого, похоже, и в лучшие годы вызывала сомнения. Он летал по ресторану на крыльях всеобщей истерии, привнося в нее привкус только ему присущей безысходности.

– Чеча-чача-кеча-чача! – внезапно заголосил он прямо над моим ухом.