Татьяна Любецкая: Бретер и две девушки

– Чепуха! – с прежним своим превосходством перебила Вера. – Ты, как это уже бывало, промазал. Виноваты совсем другие… То есть другая…

– Ты уверена?

– Абсолютно… Слушай, так, значит, это ты заварил всю эту кашу с дуэлями?! Да?.. А я не верила…

– Ты никогда в меня не верила.

Подошли его секунданты.

– Командир, пора уходить.

– Подождите в машине, я сейчас… Ты замужем? – быстро спросил он ее, как только секунданты отошли.

– Нет. А ты женат?

– Нет… Но как же все-таки так получилось, что не того?..

– Не терзайся, Андрюша, я все тебе напишу, прощай! – Она быстро собрала свою аптечку и пошла прочь.

И он вдруг ясно увидел ее прежнюю, потому что вблизи это точно была она – и это ее внимательное, стрекозье выражение глаз… И губы, пусть и попавшие в плен старческих складок… И то, как она помахала ему рукой, и даже походка ее, уходящей, невзирая на грузность, была все та же – гордо-балетная, точно весь мир у ее ног… Но, Бог мой, что же я им там в Серебряном бору наговорил! Кровь бросилась ему в лицо.

А потом было письмо. Сухое и короткое. Что на самом деле ужасная вина лежит на некой Вяткиной Екатерине, которую необдуманно приняла «известная тебе семья». Так мало того что она заплатила за добро черной неблагодарностью, так еще и попыталась свалить свою подлость на подругу, мою внучку, друга которой ты, Андрей, и вызвал на дуэль. Что касается самой злодейки, то она сейчас мается хворью в одной из московских больниц, хотя я желаю ей выздороветь – в самом широком смысле этого слова. И напоследок: не надо никого наказывать. Не наше это дело, Андрюша. Вообще, держаться следует лишь за любовь, а за ненависть не надо. И подпись – В.

Он был потрясен – как просто она это написала, что держаться следует лишь за любовь… В одной фразе мудрость жизни… Верочка… Письмо было без обратного адреса, то есть не требующее ответа, а ему столько надо было ответить!..

Он, конечно, разыскал ее телефон и звонил, звонил, но трубку все время снимала не она, и он огорченно что-то мямлил. А неприятный женский голос настоятельно требовал:

– Алеэ! Аварите! Если насчет растаможки, то это не ко мне!

Он сидел перед выключенным телевизором и почти безразлично думал – жизнь прошла, но я, в общем, спокоен. Жажды возмездия уже нет во мне, и теперь нужно лишь закончить кое-какие дела.

Управление клубами я передал братьям Воронцовым, которые никак не были замешаны в дуэлях и по существу и до того вели все клубные дела. Таким образом, все, что касалось собственно клубов, то есть спортивных поединков, осталось без изменений.

С дуэлями же было кончено, и бретеров я распустил. Мы сделали что могли, сказал я им, и теперь я благодарю всех за нелегкий, подвижнический труд, и пусть отныне каждый идет своим путем. Помню, заскочил к Виконту перед его отлетом в дальние края, так вся его квартира говорила, кричала о том, что он отбывает навсегда!

Всюду валялись несобранные вещи, стены были бесстыдно, сиро оголены, а в центре гостиной, на полу, стоял огромный, желтой кожи кофр. С такими путешествовали еще до революции, я их прежде видел только в кино. Теперь вот снова стали выпускать. Кофр был небрежно раскрыт – обыденный шик путешествующего барина, и там, во чреве, было множество отделений с баночками, щеточками и щипцами. Я порадовался за Виконта – как хорошо, как подробно он будет упакован – и пожелал ему поскорее убраться со своим кофром прочь. Потому что главным сейчас для нас было разбежаться, разъехаться в разные стороны, и притом как можно дальше, ибо работа наша была опасна… Впрочем, я ведь и так уж был уничтожен чудовищностью моей ошибки. И тут под ошибкой можно подразумевать две вещи: последний вызов и саму Идею. Словом, никто лучше меня не мог меня наказать.

И я остался совсем один.

Однажды плетусь сквозь наш буйный рыночек в подземном переходе и слышу, как бабы трещат «об етих дуелях». Потоптался возле них и узнал, что «дуелей больше не будет, так как главного дуельщика уже нет». «Как нет?» – «А так, пропал…» – вздохнула одна, сплевывая семечковую шелуху. Нет, ну до чего все же прозорлива и оперативна молва! Вот я вроде еще хожу тут среди них, жующих и плюющих, а они уже пронюхали, что пропал… А вообще-то я почти перестал выходить. Во-первых, дуэльная работа здорово покорежила меня. Во-вторых, куда? Как-то мелькнула мысль о театре – сто лет уж не был! Знакомая киоскерша предложила сходить на любой спектакль, но на выборе вариантов я запнулся – зачем? Я же никогда не любил театр, слишком все там громко, пылко, преувеличенно… А иначе не получится, чтоб для всех рядов… Вдруг взбрело попросить найти самый плохой театр, где плохой режиссер силами плохих актеров поставил плохую пьесу.