Александр Яблонский: Ода к Радости в предчувствии Третьей Мировой

– Извините, нет. Если она меня любит, то будет жить со мной там, где я захочу.

– Это было бы прекрасно. Но в этой коммуналке, вида которой она испугается…

– Извините, гражданин начальник, но если там много лет живут мои родители – не шантрапа или пьяницы – ветераны войны, заслуженные люди, отец – ученый, я – блокадник и так далее, то почему какая-то девица не сможет. Не сможет – разведемся. Если женимся, конечно…

– Ну только этого нам не хватало… Разведемся… Впрочем, давай не будем забегать вперед. Нам надо, чтобы ты бы выполнил нашу просьбу – женился, а там уже не наше дело…. Понятно?

– Товарищ генерал, я же говорил, что Сергей – умный парень и не забывает, где он находится.

– Хорошо. Ты прав. Я понимаю, Сергей, поворот слишком крутой и неожиданный. Пришел в тюрьму садиться, а тут Италия, зять миллионера… Ты должен подумать и сориентироваться. Время есть. Но его мало. Подумай. Если решишь нам помочь, а я на это сильно надеюсь… иначе… сам понимаешь… нам позвонишь по этому телефону. Через два дня у вас будет веер смотровых адресов в том же Дзержинском районе. Лучших адресов. В старых особняках после капремонта. И одна личная просьба. На свадьбу или хотя бы на запись пригласить меня и Леонида Николаевича. Хочется на итальянского миллионера посмотреть. Не оповещая, конечно, о нашем служебном положении. Ну, иди. Вот пропуск на выход. Будь здоров… И соглашайся. Не порти свою жизнь… Личную и вообще…

– До свиданья.

– Вот именно. До скорого свиданья. Пока…

– … Ну что? Что докладывать будем?

– Пока рано докладывать, товарищ генерал. Что он выкинет, не ясно.

– До чего дожили?! Совсем недавно я бы стер этого сосунка в порошок, не задумываясь, в пыль. А теперь нужно уговаривать жениться на миллионерше.

– Политика, товарищ генерал. Ничего не поделаешь. И долг. Что прикажут, то и сделаем. Прикажут, так и в Господа Бога поверим, креститься начнем. Служба…

– Ну это вряд ли. Креститься… Хотя в 401-й школе нас и этому учили. Хорошо учили. Главное же, чтобы мы приказывали, а не нам. А там будем посмотреть.

– Пока же приказано этого хмыря уломать, товарищ генерал. Женить.

– Понимаю… только обидно. Думаешь, не согласится стать зятем-миллионером? Тем более что эта девица – красавица. Я видел фото.

– Не знаю. Этот скрытный, уже зомбированный антисоветчиной молодняк – они непредсказуемые. Всё может…

– А если она согласится жить здесь?

– Ну это вряд ли. Поиграет месяц-другой в декабристку и взвоет. Лишь бы он фортеля не выкинул. Он – упрямый.

– Упрямый и принципиальный. Как сидел: прямо, в глаза смотрел. Не врал, но ничего не сказал толком. Закрытый, но не конфронтационный. Вообще-то – наш кадр. Я бы его взял в органы. Что выкинет?..

– Не повесится?

– Не дай Бог! Тогда нам головы не сносить. Юрий Владимирович такое не прощает. Хотя… Это – мысль. Только не так. Что-либо бытовое. Несчастный случай, автомобиль…

– И квартиру сэкономим.

– Не мелочись. Здесь надо все просчитать. Неизвестно, как там отнесутся. Проработай, как один из вариантов. Не более того! Лучше бы, чтобы согласился. И нам двойная выгода. Итальянские миллионеры на углу не валяются.

– Будем биться.

– Обнимитесь, миллионы… У-у-у… Блядь!

Не отрекаются, любя. А не любя? Отречение – это грех, беда, необходимость, блажь, случайность? И от кого отрекаются: от другого – любимого или нелюбимого, от веры, от страны, от себя, – или во имя себя, во имя родины, веры, любимого? И что тяжелее и непростительнее: отречение от веры или от нации? И что есть отречение?

Отречение от веры… Отречение от веры во Всевышнего или от ритуалов, присущих данному способу веры? Отречение есть потеря пути к Нему или нахождение, открытие другого – верного, а если не самого верного, то наиболее близкого душе «маршрута»? Если маршрут, то куда? К Нему – это понятно, а от него – куда? И возможно ли, и что за это платят?..

Отречение не от Него, а от пути, от способа Его постижения: переход из православия в католицизм, из иудаизма в лютеранство (наиболее верный и «безболезненный» вариант приобщения к христианству), из христианства в ислам (ныне все более распространенный вид смены вероисповедания) и так далее есть, как кажется, наиболее частый и типичный вид отречения в вопросах веры. Формально – это так. Во всяком случае, так было во времена ушедшие: от Него отрекались относительно редко. Чаще отрекались от «пути». Однако какая огромная разница, пропасть между, скажем, «новыми» христианами – обращенными: марранами, выкрестами, морисками, которые, несмотря ни на что, оставались явно или чаще скрытно преданными своей религии и своим верованиям, духовному миру предков – и отступниками – отпадающими- искренне, добровольно, самоотверженно, раз и навсегда уходящими от этого мира, от веры, в которой были рождены: от христианства (апостасия), от ислама (иртидад), от иудаизма, от религии как таковой (атеизм). С атеизмом вопрос сложнее, ибо не есть ли атеизм своеобразная форма религии, веры в отсутствие высших и непознаваемых сил, веры в самодостаточность объективного мира и самомотивированность его существования, веры в силу разума и созидательной деятельности человека как главного материального и естественного творца цивилизации. Именно – веры, ибо доказать отсутствие некоей Высшей Силы атеисты не могут, а агностики и не пытаются. Впрочем, эти важные, возможно, принципиально существенные, но частные особенности атеизма как специфической веры, не меняют и не отменяют суть глубинных различий в сущностях обращения– в той или иной степени насильственногои отступничества – относительно добровольного.Разница не только между этими явлениями как таковыми, но и между социально-психологическими типами обращенных и отпадающих, природой и ориентацией и, соответственно, мотивами их поведения.