Юлия Качалкина: Давай поедем к нашим мёртвым (сборник)

Углы в комнатах становятся тревожными: можно без устали выравнивать кресла относительно узора на ковре, передвигать горшки с фиалками на широких подоконниках старинных рам, вытягивать складки на тюлевых шторах, висящих сбито, словно – фата на невесте… все бесполезно. Пока не пройдет эта буря потустороннего мира, того, от которого ты однажды отвлекся и куда не смог войти снова, – пока она не уляжется и оставит вещи в покое, что-то сделав с ними по своим никому не ведомым законам.

Тебе – лишь ждать. Лихорадочно протирая пыль на крыльях фортепьяно и в самых мелких впадинах гипсолитовых стенок, хранящих белье, книги и мелкие предметы потенциальных утрат. По сути – все наши возможные формы, не востребованные сейчас, но отложенные на потом.

…Если бы можно было, ты бы прошелся удобной ольховой метлой по улице Ленина и улице Пушкина. Тем самым, что, ни разу не пересекшись, впадают в просеки и зарастают непролазным малиновым кустом.

Чей-то наш (уже не вспомнить, чей именно) махровый халат жил теперь в прихожей на правах половой тряпки. Ну и половика – им и мыли пол, и вытирали об него подошвы в грязное время года. Халат был полосат и назойлив: норовил прилипнуть всякий раз, когда наступишь на него рифленой мокрой подошвой, а он на беду сух.

Ты его отшвыриваешь, трясешь ногой и теряешь всякое терпение, отпущенное вещам в доме. Борешься, потеешь, нецензурное слово того и гляди сорвется с языка… а тут в дверях появляется сонная еще мама и молча, посмеиваясь, смотрит на тебя.

– Ваня (или – Петя, или – Саша, или – Лера)! Совершенно бесполезно драться с тряпками, носками, шнурками, бумажками, полотенцами, тарелками, ложками, подушками.

Ты начинаешь усиленно пыхтеть, стараясь не переходить на личности и не впадать в глупую обиду, – не вскинуться вдруг со слезами на глазах, как уже бывало в детстве (ведь оттуда же, оттуда!): сами виноваты! Я их не трогал, это они первые, они меня…

Пыхтишь и слышишь, как она продолжает улыбаться где-то совсем рядом. Она, та, которой ни одна маленькая гаденькая зубная щетка не напакостит. Есть же счастливые люди!

– А я ничего… я что, тебя раздражаю?

– Да нет, ты сам раздражаешься…

– А ты сделай вид, что не замечаешь…

– Язычок бы… – Замираешь согнутый пополам, неужто образно выражается про твоё легкое хамство? «попридержать», «оттяпать», «свернуть в трубочку и…» – Язычок бы взял. Удобнее же ботинок одевать будет.

Эх, гори метафора синим пламенем!

Вздыхает и уходит включать телевизор. Вот-вот по комнате поплывет белый шум электричества. Ты же всегда слышал и слушал именно его, а не передачи. И это был чистый эфир, о нем тебе потом написал Платон. Уже после Вальтера Скотта и Дюма. Потому что всему свое время, и сначала – кони и рыцари, а потом философия.

Белый шум обнаруживает себя сразу – стоит только войти в помещение или хотя бы приблизиться к нему по лестнице (в школе, какой же это был кабинет? Поди ж математики. Программы по телеку еще совпадали с нашими уроками). Ты настиг этот шум и как будто понял что-то до конца. Будто подсмотрел (без цели: заглянешь, а там незнакомые параллели: то ли А, то ли Б, все пристойно, пишут, играют в фантики) – подсмотрел запретную музыку, подслушал неуместную картину объяснения. белый шум на то и белый, что – слепой. И ты никогда не узнаешь, в чем была правда, спугнутая твоим приходом.

На кухне вот-вот зашкворчит задохнувшаяся в холодильнике колбаса, которой теперь суждено жариться на медленном огне газовой конфорки. Мама больше не смеется. Скоро уже забудет происшествие этого утра.

Натягиваешь шапку на непослушные рыжие волосы и грозишь половику кулаком! Халатное поведение уже не уместно, мой дорогой! Халатное – халатам, а половикам… гм… выходит, что – половое.

И самому уже смешно от такой нелепицы. А отомстить севшему от стирки носку можно и вечером. Ах, какое же сладкое это чувство – чувство скорой расплаты!

…А еще ведь можно звонить по справочным телефонам книжных магазинов! Там ответят, протараторят: «Здравствуйте, книжный магазин такой-то, подождите, пожалуйста». И ты ждешь, слушая стол на другом конце Москвы, – тот самый, в который упирается отложенная на время трубка.

Сформулировать вопрос не сложно: есть ли у вас роман писателя Н?

Н? – переспросят участливо и застрекочут клавишами компьютера, вбивая фамилию в поисковую систему. – Нет, Н, к сожалению, нет. Был, но вчера купили последний экземпляр.