Андрей Синельников: Тайны поля Куликова, или Трилистник дороги

– К столу, к столу, – Даже не сказал, пропел Раймон, – Стол без прекрасной дамы пустой.

– Это без хлеба стол пустой, старый льстец, – Улыбаясь, пошла ему на встречу Малка.

– Льстец я, пожалуй, старый, зато ухажер молодой. Ну не пустой так кривой, – Не сдавался хозяин.

– А кривой он без соли. – Отпарировала гостья.

– Не рядись ты с ней. Она у нас все знает. Не девица, а кладезь знаний, – Поддержал Старец, – Проходи душа моя. Все уже в зале, токмо тебя и ждут.

– А ты все молодеешь. Не то что бы не стареешь, а с годами все краше и краше. Поделись секретом! – Повернулась к нему та, которую он назвал Душа моя.

– Я ж все-таки Волхв Традиций. Много знаю, много жил. Да проходи ты егоза. Там тебя заждались все. Да не в залу, а к фонтану. На поляне накрыто.

Она вышла на так знакомую ей поляну с беседкой, в которой пела эолова арфа и растерялась. Вкруг всей поляны стояли накрытые столы, занятые гостями. Казалось, все Совершенные слетелись сюда. В середине поляны буквой Π стоял стол, где ей было отведено место среди Великих Мастеров и самых Совершенных среди них. Взгляд ее обегал столы и видел много родных и долгожданных лиц. Они улыбались ей и приветливо кивали. Раймон почти силком подвел ее к месту во главе главного стола и усадил.

В перекрестье десятков глаз Малка чувствовала себя какой-то раздетой или золушкой на балу у принца, но в своем обычном кухаркином платье. Она оглядела себя со стороны. Это она тоже научилась делать за долгие годы жизни. Оглядела и поразилась. Во главе стола окруженная самыми почитаемыми Мастерами сидела Богиня. Лучезарная, Сиятельная. Королева эльфов, как ее назвал поэт и менестрель. В переливающемся всеми цветами природы платье, в складках которого проскакивал и зеленый цвет молодой травы, и желтый лист осеннего клена, и розовый бутон распускающейся розы, и даже голубой цвет родника, бьющего из скалы. Корону золотисто-огненных волос, уложенных затейливой башней, со струящимися водопадом по плечам струями огненной реки, венчала золотая диадема со сверкающими изумрудами. На лебединой шее каплями воды источника жизни, что бьет из-под корней дерева Мимира, переливались крупные бриллианты, вобравшие в себя весь свет праведности и чистоты. В ее точеной руке обтянутой просвечивающейся кожей зеленой перчатки горел хрустальный кубок с алым вином.

– За нас! За тех, кто хранит эту землю! За тех, кто стоит на страже Мира! – Она встала и подняла кубок.

– За нашу Деву! За любимицу Природы! И блистательную посланницу Богов! – В унисон поддержал ее Раймон.

– За будущее! – Встал Старец.

Пир потек своим чередом. Раскланивались знакомые. И скоро беседа завязалась о том, как протекали эти годы.

Малка оттаяла, поискала глазами и неожиданно громко спросила:

– Ну а ты дядька, чего вдруг, здесь у Раймона отсиживаешься? – Она повернулась к щеголеватому испанскому идальго в черном бархатном камзоле со шпагой на боку.

– А ты что, про его похождения не слышала? Искренне удивился Раймон, – Тебе звонкое имя Дон Гуана де Тенорио не известно разве?

– Гуляй! – Ахнула Малка, – Так то ты? Ну-ка расскажи! А то по миру эта история у всех на устах. В Андалусии и Севильи, на Сицилии и на Корсике, даже в Англии и Германии каждый балаганщик, актер и скоморох готов за мелкий грош рассказать историю Дона Хуана, Жуана, Джованни, Ивана. Великого любовника, любимца женщин и врага мужчин, дуэлянта и прочая и прочая. А он тут – живехонек, здоровехонек. Красив, как никогда. Сидит, жует рябчиков, запивая крепким хересом, и в ус не дует. А ну колись, бабник! Не то за всех женщин обманутых буду заступницей! – Притворно насупив брови, скрыв под ними свои вечные хитринки, наступала она на Гуляя.

– Охолонь, крестница, – Также притворно испугавшись, оглаживая острую бородку, и подкручивая щегольские усы, остановил ее бывший дьяк, – Ты мне пальцем покажи ту блондинку или брюнетку…, – Он хитро посмотрел в ее сторону, – …Или рыжую какую. Француженку, итальянку, англичанку…одних испанок только мне молва причислила тысячу…и три, – Он хохотнул в кружевной платок, – Так вот, назови мне хоть одну из отмеченных моим пылким вниманием женщин, кто бросил мне в след слова проклятия.

– А как же твои вероломные клятвы, пролитая кровь на дуэлях, разбитые жизни? – Продолжала играть суровость Малка.

– Я искушал, бросал…,но – не разочаровывал, – Гуляй опять подкрутил усы, – Все эти прекрасные дамы были счастливы сгорать в волшебном пламени любви. Как зачарованные летели и летели они на слепящий свет, опаляя свои нежные крылышки – и первая…. и вторая…. Да тебе ли этого не знать?! Жрице Любви!