На третьем курсе, или в десятом классе, мы должны были изучать материальную часть самолетов, летать с инструкторами на легкомоторных самолетах и самостоятельно на планерах, прыгать с парашютом. Но до этого счастья дело не дошло. Через два года нашей учебы грянуло сокращение вооруженных сил СССР. Под него попали миллион двести тысяч военнослужащих, в том числе все спецшколы ВВС и большинство суворовских училищ. Нашу школу переименовали в спецшколу немецкого языка, сняли с нас погоны, оставили тех же учителей по общим предметам и добавили девочек в передниках. Так рухнула моя летная карьера, не успев начаться.
Надо было отходить от разочарования и, куда-то направить свой интерес. Тогда я записался в «клуб туриста». Я думал, что походы и ночевки у костра хоть как-то развеют меня. Но, совершив несколько длительных экскурсий по памятным местам Подмосковья, я понял, что это не для меня и поступил во «взрослую» секцию конькобежного спорта на стадионе Юных пионеров. В этом мне составил компанию мой друг Валерка. Прозанимался я там тоже недолго, около полугода, и бросил, когда он обошел меня на 500-метровой дистанции. И все же, чем-то надо было заниматься. Тогда я поступил в секцию бокса на стадионе «Динамо». Благо там было все знакомо еще по футбольным матчам. Вначале я думал, что, наконец-то, увлекся всерьез. И тут к нам пожаловал режиссер с телевидения Марк Орлов. Он посмотрел наши тренировки, выбрал меня и предложил выступить на телевидении в небольшом эпизоде. Я должен был изображать этакого самоуверенного парня с улицы, который пришел поступать в секцию. Он демонстрирует тренеру свои мышцы, снисходительно смотрит на юных спортсменов, в общем, ведет себя несколько нагловато. Эпизод должен был идти без слов, и мне всем своим видом надо показать, что со своей силой я могу положить этих юнцов хоть сейчас. Сила есть – ума не надо. Мне эту возможность немедленно предоставляют. Одеваю перчатки. Соперник на голову ниже меня и перед боем я снисходительно похлопываю его по плечу. По знаку рефери я бросаюсь в атаку, размахивая кулаками, открываюсь, и тут же получаю сокрушительный удар в челюсть. Я на полу, растерян, посрамлен. Вот и весь поучительный эпизод.
Я согласился. Так я впервые попал на Шаболовку, 38, где тогда находился телецентр. Все передачи шли тогда в прямом эфире без записи. Прорепетировав пару раз в павильоне, где был смонтирован ринг, я счел себя готовым.
Передача началась. По знаку режиссера я вошел в павильон и вначале растерялся от неожиданно резкого света юпитеров, но тут же взял себя в руки и автоматически отработал эпизод. Все прошло удачно. Перед прощанием я сказал Орлову, что начинаю подумывать над поступлением в театральное училище. Он одобрил мои намерения, но предупредил, что занятия боксом придется бросить, чтобы сберечь лицо, возможно, и мозги.
Я запомнил его слова, а один неприятный случай вскоре помог окончанию моей боксерской карьеры. Дело в том, что я начал понемногу покуривать, что категорически запрещалось тренером. Приходилось делать это в туалете, тайно. Однажды после тренировки я принял душ, расслабился и закурил в раздевалке. Натягивая брюки, я поднял голову и увидел над собой злое лицо тренера. Я похолодел. Ужас и стыд объяли меня с такой силой, что я не мог выдавить ни слова и даже не думал оправдываться. Тренер тоже молчал и багровел. Наконец, он показал рукой на выход, повернулся и ушел, не сказав ни слова. Больше я в секции не появлялся.
1957 – 1958 гг.
Поездка в Киев. Театральные институты. Стройка. Ресторан «Националь». Школа водолазов. Мотоцикл. Поездка в Курск. Мединститут. Снова телевидение. Моя любовь. «Новый свет». Винные подвалы. Спартакиада.
Закончив десятый класс, я стал размышлять, куда податься дальше. В школе старые преподаватели посоветовали ехать поступать в Киевскую высшую радиолокационную академию. Непосредственно к летной работе она не имела отношения, но все же была связана с авиацией. В конце концов я согласился и, снабженный рекомендательными письмами бывшего моего командования, поехал в Киев. Там меня хорошо приняли, разместили в общежитии и поставили на довольствие. Экзамены я сдал успешно и был принят. Но тут мне стало известно, что первые два года надо будет ходить, стриженным наголо. Откровенно говоря, я и так уже стал сожалеть, что ввязался в это дело. К точным наукам у меня душа не лежала. Плюс к этому – казарма, муштра, кирзовые сапоги, отсутствие летных ощущений и свободы, да еще и «потеря лица» в дополнение. Это была та спасительная ниточка, за которую я ухватился. Я написал рапорт, забрал документы и вернулся в Москву.
Читать дальше