Юрий Меркеев: Дерево Иуды

Внешне тётя чем-то была похожа на высохшую щуку – губы у неё были длинные, тонкие; зубы мелкие, острые, хищные. Глаза – маленькие, живые, но совершенно без сострадания. Сострадание было съедено жизненным наждаком, как купюры Волкова московскими постовыми милиционерами.

Плеснув Андрею жидкого чая, она сходу начала жаловаться ему на ничтожную пенсию и на то, что ей приходится подкармливать чужих кошек.

– Верка, сестрица моя, уехала жить на дачу, а на мою шею повесила всю эту свору… – Она указала на трёх смирных кошечек, которые, нахохлившись, сидели около трёх пустых мисок. Очевидно, в ожидании хоть какой-то еды. – Один вот этот, Маркиз, – тётя неожиданно заулыбалась, засветилась какой-то странной радостью, – Маркизушка мой… Жрёт как здоровый мужик. Верка же… она негодяйка! Хоть бы часть своей пенсии мне оставила. Куда там, мне ж ведь кушать не надо. Я ж ведь святым духом питаюсь. Две рыбки на завтрак съем и сыта весь день. А ведь этим обормотам каждый день рыбу давай, ещё и не всякую есть станут. Твари избалованные. Маркиз, тот молодец, жрёт как плотник, всё подряд. Меня скоро съест. Раньше я молоко только себе покупала, – вновь запричитала она. – А теперь и им тоже. Вот и подумай, Андрей, как жить? Как жить-то?

Она кинула кошкам три кусочка ржаного хлеба, и они набросились на них, как на только что пойманную добычу. Тётушка, очевидно, держала их в чёрном теле, как и саму себя.

– Твой отец-то, чай, денег пришлёт? – спросила она напрямую, хотя лицом повернулась к окну. – Мне ведь кормить тебя не на что.

Андрей допил чай и поблагодарил тётю за угощение. У него не было ни аппетита, ни силы на гнев, всё оставил в дороге.

– Пришлет, – коротко ответил он.

– Когда?

– Не знаю. Мне нужно остановиться у вас на несколько дней, пока не найду работу.

– Ой, с работой у нас туго! – замахала она руками. – Максим-то Веркин уже полгода себе подыскать ничего не может. Вот ещё и он на шее сидит. А ведь он – парень с высшим юридическим образованием. Юристом раньше по фирмам работал. А сейчас пьёт он, сильно пьёт. До первого гонорара работает, а потом запой на полгода. – Она вдруг строго посмотрела на Андрея. – А у тебя с этим как? Отец раньше писал, что ты с наркотиками связался. А это, наверное, ещё хуже?

Андрей молчал.

– Мне ведь даже сегодня тебя покормить нечем.

Свалившийся на её голову племянничек вытащил все оставшиеся у себя деньги и протянул их старушке.

– Я, дорогая тётя, от суда убегаю неправедного, – устало проговорил Андрей. – Никому из соседей не говорите, что я к вам приехал, чтобы толков лишних не было. Пойду помоюсь и попробую заснуть, очень устал в дороге. Откровенно говоря, я ещё не совсем выздоровел. Болел.

Взяв деньги и пересчитав их, тётя немного оживилась.

– Иди-иди, – засуетилась она. – А я пока в магазин сбегаю. Что-нибудь к обеду куплю. Полотенце бери любое. Все чистые. Только кран с горячей водой на полную не открывай. Может отвалиться. В общем, ушла я. Да этим обормотам чего-нибудь куплю. А то Маркизушка мой меня точно сожрёт скоро.

Андрей вытащил из своей сумки полотенце, зубную щётку и станок для бритья и поплёлся в ванную. Все предметы личной гигиены он теперь носил с собой – не дай бог, кто-нибудь случайно воспользуется станком для бритья или зубной щёткой! Отныне любая гигиеническая халатность с его стороны могла обернуться смертным грехом.

После получасового отмачивания в горячей воде он едва сумел вылезти из ванны; однако собрался с силами и заставил себя, что называется, от греха подальше, ванну тщательно вымыть. Надежда Николаевна ещё не вернулась из магазина. Андрей осмотрел квартиру. В однокомнатной хрущёвке всё казалось каким-то узким и маленьким. Единственная приличная у тётушки вещь из мебельного гарнитура, красивый сервант с золочеными окантовками, был почему-то закрыт на большой и нелепый с виду висячий замок. «Ко встрече со мной, что ли, готовилась на таком высоком уровне? – недоуменно пожал плечами Андрей и рассмеялся. – Иначе зачем амбарный замок в квартире? Ну, тётушка, любительница кошек! Наверное, боится, что я у неё что-нибудь украду и пущу это в столицу Австрии… вену?! А, впрочем, у неё ж другой племянничек есть, похожий. Как видно, научена горьким опытом общения с братцем-алкоголиком Максимом, сыном тёти Веры… Да, генетика, наследственность, кровь… волчья…».

На стене висел огромный портрет тётушки в молодости, написанный маслом на холсте, очевидно, каким-то очень бестолковым непрофессиональным художником. Тётю Надю он приукрасил до… безобразия, сделал лицо кукольным и ненастоящим. В портрете, конечно, угадывалось некоторое сходство с натурой, но в целом была такая лубочная мазня, которую можно было простить разве что влюблённому юноше. А впрочем… Влюблённость предполагает стремление к гениальности, всплеск эмоций, порыв к вечности. Здесь же был обыкновенный куриный бульон, разновидность сериальной пошлости, плоскостопие таланта, запечатлённое в произведении искусства. Андрей решил непременно расспросить тётушку об авторе этой картины. Однако то, что лицо Надежды Николаевны в молодости было совсем иным – жизнелюбивым, весёлым, открытым, – это он помнил ещё по фотоальбому отца. Как-то Андрей даже забавлялся тем, что сравнивал фотографии одного и того же человека в разные периоды его жизни и прослеживал любопытный закон: почти все лица к старости как будто мельчали. В них появлялось что-то недостойное, мелкое, неприглядное. Куда-то исчезал волевой подбородок, бесследно пропадал открытый и смелый взгляд, в линиях губ было всё меньше решительности… это, как правило, у мужчин. А у женщин просто исчезала всякая индивидуальность. Красавицы налитые сморщивались и высыхали подобно оставленному без почвенной влаги плоду фруктового дерева. Дурнушки так и оставались дурнушками. И если сравнить два женских лица этих двух категорий, то к концу жизни у обеих категорий тип был один – старческий. Да. На примере семейных фотоальбомов, считал Андрей, можно было доказывать теорию Дарвина о бесконечной приспособляемости всех живых организмов. В своё время эта теория пугала Волкова… но только в своё время. Наркомания наполовину перенесла его в ту область жизни, где действовал закон джунглей – не выживешь, если в какой-то момент не превратишься в волка. Вот и научился он, когда это было необходимо, оборачиваться зверем. Хотя всякий раз, когда он проделывал над собой это, чувствовал, что насилует своё естество. Естество у него было другое – человеческое, а образ жизни – волчий.