Владимир Бреднев: Хороший ученик

Сергей уже собрался катить к парню, когда тот сам оторвался от парапета и направился к Лейтенанту. Парень остановился перед первой ступенью лестницы.

– Меня к вам послали, – сказал он, – спросить, не поможете тут одного чеха завалить?

– Какого чеха?

Парень опасливо оглянулся.

– Душмана! Он тут крутого боевика строит и понты крутит. А наш командир сказал, что это дело только вам по плечу.

– Боевиков ловить дело контрразведки. А я боевой офицер. Покажете базу, с ребятами накроем.

– Какую, на хрен, базу? – парень махнул рукой, – Дебил какой-то.

И, сорвавшись с места, понёсся в сторону центральной остановки.

Сергей долгим взглядом проводил парня, не заметив, что со стороны автостоянки блеснул на солнце телеобъектив фотоаппарата.

Вечером Грачёв поделился сомнениями с Григорьевичем. Тот что-то промямлил, выпил чай и ушёл.

Сергей в эту ночь не сомкнул глаз, прокатываясь по гулким коридорам дворца. Он прятался за колоннами, внезапно выезжал из-за лестницы и из-за углов, пристально вслушивался в гулкую ночную тишину, всматривался в светлые квадраты окон на полу – разведка моджахедов себя ничем не проявляла.

Телохранитель и друг Павел доложил Рифкату, что Геннадий Сычов перешёл на нелегальное положение. Он в городе, никуда не уехал, но ни с Рифкатом, ни с Юристом встречаться не желает. Один из парней, отирающийся на предприятии Сыча в качестве сторожа, был замечен за беседой с Лейтенантом. Павел открыл папку и протянул конверт с фотографиями.

– Вот, не обманула меня интуиция. Этот мужик как будто заранее знал, что я в ресторане буду. И ни к кому не пристал, а около нашего столика остановился. Вот же гады! – крикнул раздосадовано Рифкат, – инвалида припрягли.

– Инвалид этот бывший офицер десантно-штурмового батальона, принимал участие в двенадцати операциях по уничтожению караванов и баз моджахедов, владеет всеми видами стрелкового и холодного оружия, обучен рукопашному бою. Имеет боевые награды. Ранен при обстреле Кабула незадолго до вывода наших войск из Афганистана. Частичная потеря памяти, неадекватно оценивает окружающую действительность, но агрессии не проявляет, для общества не опасен, – отрапортовал Павел.

Рифкат кивнул. И показалось, тут же забыл услышанное.

Он уже несколько дней искал денег. В банке висел кредит, и хотя кредитная история его предприятия была безупречной, новой миллионной ссуды банкиры давать не собирались. Приятели-бизнесмены делали круглые глаза и понимающе кивали, но потом просили их извинить.

Господин Ибрагимов скатывался к нервному срыву, уже готовый к тому, чтобы отдать приказ силой выколотить деньги из Сыча. Поданное заявление в суд принималось к рассмотрению не ранее, чем через месяц, а продавцы техники не могли ждать. Сама техника, простаивая, каждый день проворачивала колесики невидимого счётчика.

– Паша, хоть из-под земли мне Сыча достань. Где-то же он ходит. По участку своему ходит. В спальню. В туалет в ресторане не с охраной же. Я из этой шелудивой собаки сам денежки выдавлю. Сам!

Грянул фестиваль.

Сергей пристроился в дальнем углу на площадке парадного входа и смотрел на происходящее. Сотни людей улыбались, смеялись, встречались, обнимались. Гремела музыка, слышны были речи штатских, бегала и пищала детвора, в небо то и дело взмывали разноцветные воздушные шарики. Когда шар вырывался из рук какого-нибудь сорванца, Сергея одолевало беспокойство. Но глядя на большое скопление веселых и беспечных людей, он сдерживал себя, чтобы не испортить праздника и не нарушить приказа вышестоящего начальства.

На выставке картин народу собралось – не протолкнуться. Люди постарше с ностальгией смотрели на портреты знаменитых металлургов и передовых хлеборобов – многих узнавали, ведь это были кусочки их ушедшей молодости. Молодежь проявила внимание к циклу портретов неизвестного художника Грачёва.

Григорьевич ходил гоголем, вслушивался в разговоры, а когда за спиной раздалось:

– Ксюха, смотри, кто-то тебя нарисовал! Классно!

– С ума сошла?

– Да точно ты!

Семён Григорьевич остановился и резко обернулся. Перед портретами стояли две девушки, шестнадцати-семнадцати лет от роду, а может и чуть старше. Плохо Григорьевич разбирался в возрасте, чаще определяя его двумя понятными ему категориями: «дети» и «кобылы». Девушки детьми не были. И это смутило электрика до невозможности. Нужно было немедленно спрашивать, кто они и откуда, а у мужика пропал дар речи. Спохватившись, он рысцой бросился в апартаменты Клавдии Аркадьевны.